Спасите наши души (Тарасенко) - страница 98

В одиннадцать часов кучмовоз, с сидящим на нем в шикарном кожаном кресле Николаем Князевым, толкаемый двумя братками–шестерками, выехал на рынок…

Через мгновение Инна поняла, что Князев сидит на тележке, а тело его скрывают прилавки. Голова рэкетира медленно повернулась в сторону девушки. Инна вздрогнула и, ссутулившись, нырнула в ближайший проход.

«Ну, Толян, ты у меня еще попляшешь. Я тебе еще припомню эту поездку на кучмовозке», — Князев сидел на тележке, ощущая себя совершеннейшим придурком.

Вокруг бурлила толпа. Пожилые люди, увидев Князева, укоризненно качали головами, одна бабка даже перекрестилась. Более молодые — смеялись, кивали на него головами. Но Князя трудно было чем–нибудь по–настоящему пронять. Развалясь в кресле и попыхивая сигарой, он высокомерно смотрел по сторонам. А вокруг него, медленно, со скоростью движения тележки, уплывали назад освежеванные, разрубленные туши животных. У него мелькнула неприятная мысль: «Везут, словно на катафалке на похоронах». И в тоже мгновение ему показалось, что возле одного из прилавков стоит Инна Самохина. Николай вздрогнул, всмотрелся — на том месте, где вроде бы только что стояла девушка, лежали серо–красные куски мяса…

Инна выскочила из мясомолочного павильона и скорым шагом пошла по направлению выхода из рынка. Настроение было испорчено — повстречала Князя. Проходя мимо двух стоящих старушек, она услышала: " А наш батюшка то, не успел свою жену похоронить…» — девушка резко остановилась и, делая вид, что что–то ищет в своей сумке, прислушалась:

— … а уже загулял с другой, — бабулька в пальто своей мятежной молодости, неодобрительно качая головой, передавала волнующие сведения свей современнице.

— Степановна, и кто тебе такое сказал? — желая продлить сладостные мгновения копания в чужом белье и уже заранее безоговорочно поверившая в то, чем подтвердит сказанное ее собеседница, вторая старушка, опершись на палку с наслаждением слушала.

— У моей дочки знакомая есть, так вот она живет в том доме, где и та, к которой наш батюшка наведывается.

— А–я–яй, греховодник какой. А еще Богу служит.

— Накажет его, Бог, накажет.

— Обязательно накажет…

Инна вышла из рынка. «Если знают бабульки — знает весь город. Дойдет до Князя — убьет и меня и его», — весь путь от рынка домой, холодный промозглый ветер дул ей прямо в лицо. «Накажет его Бог, накажет».

«Мог бы и на Гришкины похороны этого попика заказать. И никаких проблем», — думал Князев, смотря, как небольшого росточка поп, приглашенный с какой–то сельской церквушки, бойко обрызгивая освященной водой автостоянку, тянет: «Да снизойдет Божья благодать на это завед–е–е-н–и–е-е». А то наш местный, как его… отец Сергий уперся. Не буду и все. Жена у него, видите ли, умерла. Пришлось в область звонить — оттуда заставили. И сейчас позвонил, попросил, по культурному, бляха–муха, попросил, по–человечески. Отказался. И еще, гад, таким ледяным тоном: «Господин Князев. Можете даже не звонить в епархию. Все равно, для Вас я делать ничего не буду. Кто бы меня об этом не попросил». Козел бородатый!». Священник со служкой обходили автостоянку по периметру, щедро брызгая ее водой. «Нет, все правильно. На Гришкины похороны надо было звать именно отца Сергия. На отпевании он смотрелся красиво, внушительно — молодой, высокий, с холенной, интеллигентной мордой. Голос зычный, звучный. А этот, — Князев перевел взгляд на попа, снующего по автостоянке, — от горшка два вершка, морда — у меня сантехники унитаз чинят с более благородными ликами, и голос — гнусавый, противный».