Снаружи напирают визжащие дети. Их стало вдвое больше, словно они размножаются делением. Две девушки караулят подступы к навесу и отгоняют их, не заботясь о педагогике. Со всех сторон уставились на меня любопытные глазенки. Им нужно меня разгадать.
Напротив меня садится заведующая и представляется: «Нюнг», что значит «бархат», «плюш». Наверное, она молода, но заботы о детях наложили печать на ее лицо. У нее осанка и строгость заправской классной дамы. Пока мне и в голову не приходит, что эта женщина просочится потом в мои софийские вечера. Ха, пока не уснет, только и будет лепетать о ко Нюнг — о тете Нюнг, которая так добра, так прекрасна, что мне бесполезно и стараться походить на нее.
Бархатным, плюшевым голосом (я все еще зла за то, что не повезли меня на цементный завод) она день за днем нанизывает историю эвакуированного детского сада.
5 августа 1964 года начались бомбардировки. Это было прямой угрозой детям. На заводе решили их эвакуировать. Вначале встретились с большими трудностями. Родители не отпускали своих детей. В деревнях тяжелые условия: нечистая вода, болезни, комары. Городские дети привыкли спать под сеткой. Целая проблема соблюдать гигиену…
Слушаю в полудреме, как жужжание надоедливой мухи. А какие сенсационные данные мой румынский соперник собрал на цементном заводе? Мне не остается ничего другого, как терпеливо выслушивать. Оказывается, ребята сами разводят кур, чтобы прокормиться.
— …При ночной тревоге каждый ребенок хватает меньшего на руки и бежит в убежище…
Бархатный, плюшевый голос, расплавляясь в духоте дня, убаюкивает меня. Смутно ощущаю, как некто с кошачьим мурлыканьем трется о мою юбку, гладит мои босые ноги. Смотрю вниз: одна черная до блеска головка пробралась к моему стулу. Смуглая ручка воровато ощупывает юбку, кожу моих рук и ног. Схватываю ее. Она тянется, чтобы вырваться. Поворачиваю ее головку кверху и вижу лицо самого детства. Носик приплюснулся, будто о стекло в окошке. Но окошко это — на тайны мира.
— Как тебя зовут?
Хоан переводит не только вопрос, но и мой тон, от меня самой скрытый. Слышу свою собственную чудовищную разнеженность в чужом переводе, и мне становится неловко.
— Ха, — отвечает ребенок, как бы вздыхая.
— Река, — переводит Хоан.
«…При ночной тревоге каждый ребенок хватает меньшего на руки и бежит в убежище…». Лишь сейчас эти слова доходят до меня и вливаются в сердце.
Заведующая Нюнг прогоняет непослушную девочку и продолжает доклад:
— Здесь не было помещения, не было кроватей, утвари. Временно взяли кровати у местного населения.