У разрушенных мест, повисших, как порванная паутина, девушки и юноши с автогеном в одной руке и за что-то там держась другой рукой лечат железные раны.
Спрашивается, зачем же было столько жертв, столько треска и ужаса, если главная цель не достигнута? Связь не прервана. Вот, правда, целая ночь изнурительной дороги, но приехали же от северной границы в Ханой!
Цель этих ураганных бомбардировок сковать транспорт, прервать контакты. А получается противоположный результат: люди сблизились еще больше. Я приехала через год. Я нашла дороги разрытыми, а народ еще более сплоченным. Скрепы моста расшатались, а связи людей окрепли.
Насильственное разделение связывает наиболее сильно.
Никогда не было на этом мосту такого большого движения. Проезжая этим ранним утром по нему, стонущему словно от боли, я знаю, что еду в последний раз. Мост обречен. Его добьют. Но пока что он связывает. И не будет ли связывать еще крепче, когда останется только в воспоминаниях?
Повторю еще раз: американцы разрушили мосты и дороги, но создали другие, более устойчивые, внутренние мосты, которые сроднили людей.
Всякое насилие всегда приносило обратный результат. Но насильники не учатся на историческом опыте и повторяют свои ошибки. Повторяются злодеяния.
Не имея памяти, не имеешь и прошлого, а они еще хотят будущего.
* * *
Будущее — это дети, ребенок. Так говорят.
Где она, завтрашняя, семнадцатилетняя Ха? Чужая в чужой стране или чужая в своей? Или своя и в той и в другой?
Вот оно, будущее. Может быть и таким, и таким. И не от нас ли, сегодняшних, зависит оно?
От одной мысли, что она может уехать навсегда, мой завтрашний день пустеет. А как подумаю, что может остаться здесь, охватывает страх за ее завтрашний день. Бьюсь, как об стену головой, и получаются на лбу синяки.
Она мне принесла тоску дороже всех прежних радостей, вместе взятых. Меня раздирают родовые боли, словно я рожаю ее будущее. Я в ответе за состояние мира, который оставлю ей после себя. Ради нее должна защищать свое достоинство. Без нее могла бы себе молчать, тихонько сидеть, но при ней я ответственна за будущую себя.
Кто виноват, что переломилась ее судьба? Я пальцем показываю вверх, на небо, откуда летели бомбы. Но небо пусто. Воры украли ее детство и, как полагается ворам, убежали. На синем небе вырисовывается лишь моя рука.
Я шла к ней, выращенной в темноте, под землей, на скудном рисе, предоставив себя силе, толкающей и влекущей к ней. Я знала, что доберусь. Боялась лишь опоздать. Боялась, что бомба опередит меня, обгонит мое объятие. Но можно искалечить объятием, не только бомбой.