— Кто-то мог бы встретиться с ним вместо Вас.
— Но кто же? Я разругался со своими адвокатами, Шарпом и Стилом из Линкольнз-Инн.
— Воспользуйтесь услугами практикующих юристов — вставил м-р Карлайл.
— Ну уж нет. Была б моя воля, я бы выслал их всех в Антарктиду. Они со мной поступают самым бесчестным образом с тех пор, как мой дядюшка женился. Если я когда-либо стану владельцем поместий Ливайсонов, они себе локти кусать будут; ни один из них не отказался бы получить хотя бы крошку от такого лакомого куска.
— Хотите, я увижусь с сэром Питером Ливайсоном?
— Вы не шутите? — спросил капитан Ливайсон, темные глаза которого загорелись от радости.
— Если Вам будет угодно; разумеется, как Ваш знакомый, а не как поверенный: на это я не согласился бы. Я немного знаю сэра Питера, поскольку мой отец был хорошо знаком с ним, и буду рад помочь Вам чем смогу, в благодарность за Вашу заботу о моей жене. Не могу обещать увидеться с ним ранее чем через две-три недели, — снова заговорил м-р Карлайл, — поскольку сейчас мы ужасно заняты. В противном случае я бы находился здесь, подле моей жены.
Фрэнсис Ливайсон искренне поблагодарил его; перспектива вернуться в Англию, хотя и весьма отдаленная, привела его в настоящее ликование.
Во то время, как мужчины разговаривали, леди Изабель сидела у окна в соседней комнате, безразлично разглядывая толпы местных жителей, которые шли в порт и возвращались из него в своих воскресных нарядах. Она смотрела, но не видела их, пытаясь разобраться в своих чувствах, что, увы, было не слишком приятно. Она прекрасно понимала что в душе ее растет слишком горячая привязанность к Фрэнсису Ливайсону; это происходило помимо ее воли: подавить это чувство было так же невозможно, как перестать чувствовать себя живой. В этот внутренний диалог вплетался и суровый голос совести, наполняя ее душу леденящим ужасом. Она отдала бы все, что имела, за способность перебороть себя, пожертвовала бы половиной оставшихся ей лет жизни, чтобы раз и навсегда изгнать этого человека из своей судьбы.
Читатель, пойми слово «ужас» правильно и не вообрази, Бога ради, будто леди Изабель Карлайл испытывала ужас в общепринятом смысле этого слова. Она не боялась за себя: вряд ли кто-либо мог сравниться с ней строгостью принципов и безупречностью поведения; для нее так же невозможно было забыть о своем долге жены, дворянки и христианки, как для солнца — встать на западе. Нет, ею овладел совершенно иной страх, дотоле неведомый нашей героине: она боялась, что дальнейшее общение с Фрэнсисом Ливайсоном, особенно наедине, может усилить ее чувства к нему до такой степени, что она сделается скрытной и несчастной на всю оставшуюся жизнь; однако, более всего тяготило ее горькое чувство вины перед мужем.