— Я обещаю Вам. Однако послушайте, мадам, — он внезапно притих, — что Вы имеете в виду? Вам стало хуже?
Ничего не ответив, мадам Вин скользнула в свою комнату. Когда она в сумерках сидела и дрожала, завернувшись в шаль — несмотря на жаркую летнюю погоду — в серой гостиной, кто-то постучал в дверь.
— Войдите, — безразлично отозвалась она.
В комнату вошел м-р Карлайл. Она встала с бешено бьющимся сердцем и, совершенно смутившись, хотела придвинуть кресло для него, однако он удержал ее и попросил сесть.
— Миссис Карлайл рассказала мне, что Вы просили отпустить Вас, поскольку Ваше здоровье слишком расстроилось, чтобы Вы продолжали работать у нас.
— Да, сэр, — чуть слышно ответила она, сама толком не ведая, что ответила.
— Так что Вас беспокоит?
— Я полагаю… главным образом… слабость, — запинаясь, выговорила она.
Лицо ее сделалось серым, как стены гостиной. Своей мертвенной бледностью она напоминала Уильяма в день смерти, а голос ее звучал настолько глухо, что м-р Карлайл встревожился:
— Вы же не… Уж не заразились ли Вы от Уильяма, ухаживая за ним? — невольно воскликнул он. — Я слышал, такое случается.
— Заразилась от него! — отозвалась она. — Скорее уж…
Она вовремя спохватилась и не произнесла тех слов, которые готовы были сорваться с ее языка: «Скорее уж он унаследовал эту болезнь от меня». Вместо этого она принялась что-то лепетать о своей дурной наследственности.
— Как бы то ни было, Вы заболели в Ист-Линне, ухаживая за моими детьми, — решительно продолжал м-р Карлайл, когда ее голос затих, — и поэтому Вы должны позволить нам сделать все возможное для восстановления Вашего здоровья. Почему Вы не хотите показаться врачу?
— Доктор ничем не поможет мне, — тихо ответила она.
— Разумеется, если Вы не проконсультируетесь с ним.
— Право же, сэр, доктора меня не вылечат и… не продлят мою жизнь, я полагаю.
М-р Карлайл немного помолчал.
— Вы думаете, Ваша жизнь в опасности?
— Непосредственной опасности нет, сэр. Я лишь знаю, что долго не проживу.
— И, тем не менее, Вы не желаете показаться врачу! Мадам Вин, Вы должны знать, что я не могу позволить такому свершиться в моем доме. Подумать только: при опасной болезни обходиться без помощи врача!
Что ей было сказать? Сказать, что ее болезнь — в душе, что врачи не лечат разбитые сердца? Увы, этого она не могла сделать. Она молча сидела, полузакрыв лицо рукой, укутанная в шаль по самый подбородок. Даже обладая зрением Аргуса, даже при свете дня м-р Карлайл не смог бы как следует разглядеть ее черты. Впрочем, она отнюдь не разделяла нашей уверенности: в присутствии м-ра Карлайла ее никогда не покидал смутный страх перед разоблачением, и потому ей очень хотелось закончить этот разговор.