— Мне нравится, как ты необычно видишь вселенную вокруг, Ван, но ты не права, — я слышу, как его голос меняется. Наверно, он откинулся на спинку стула, расстегнул привычным движением ворот рубашки, и продолжает говорить, но уже более мягко и расслабленно, — нельзя поклоняться, верить во что-то и быть свободным. Я не верю ни во что, Ван. Тебе может показать это непонятным, но это дает свободу разуму. Свободу принятия решений и действий.
Слова Гаспара словно отвечают на его собственные мысли, беспокоящие его настолько сильно, что он позволяет им прорваться наружу.
— Как поживают твои деловые занятия? — Это слишком очевидный уход от темы разговора, но он безопасен.
— Хорошо, — Гаспар знает это и снисходительно поощряет мою смену курса, — Кстати, я всё хотел спросить, как тебе альбом? Наверно, ты так и не добралась до него, ведь у тебя всегда много дел.
Я оглядываюсь на книжную полку, где лежит его подарок.
— Открой его на пятнадцатой странице, — предлагает Гаспар, и я поднимаюсь, чтобы взять с полки книгу. Плотные листы бумаги с красочными фотографиями ложатся на твердый переплет, и я смотрю на картину, которую прячет страница номер пятнадцать.
— Видишь эту статую? Не один год она была просто камнем, который так и оставался лежать в стороне, никем не замеченный и не востребованный. Если бы не амбиции его создателя, самоуверенность и вера в себя, в свои возможности, а не во что-то иное, мы так бы никогда и не увидели этой несокрушимой силы спокойствия.
Гаспар говорит со мной, создавая нечто живое и реальное. И фотография приобретает очертания, отделяется от бумаги и встает сама во всей своей трехмерности.
— Его лицо сосредоточенно, но он не испытывает страха. Он не боится потому, что он знает свою силу, свои возможности и свой выбор. Посмотри, как он глядит на того, кто перед ним. Он готов ко всему. Каждый раз, когда я смотрю на это лицо, я думаю, что Голиаф не смог бы устоять перед ним. Да, великан допустил ошибку, позволив себе на несколько мгновений перестать видеть в Давиде воина. Но он был бы в любом случае покорен тем, как мальчик готов принять все происходящее. Тот, кто готов к любым переменам, уже побеждает в схватке. У Голиафа были сила и могущество, а у Давида только праща. Знаешь, что оказалось слабым местом великана? Сам Давид.
— Возможно, Микеланджело видел Давида таким же, как и ты, — я закрываю книгу, стряхивая наваждение, говорящее о том, что сказанное Гаспаром относится не только к скульптуре. Слишком уж лично и интимно звучат его слова.
— Возможно, но спросить у него об этом мы не можем, — легко соглашается со мной Гаспар, — Кстати, я видел копию скульптуры в Лондоне. Говорят, что оригинал гораздо больше копий, но мне не нравится Италия, чтобы поехать и проверить это утверждение. Давай, как-нибудь я покажу тебе английскую версию, если ты захочешь посмотреть Лондонские музеи?