Пока я сижу, словно застывший кролик, Гаспар медленно поднимается и направляется к двери. Он шагает абсолютно бесшумно, или же моё сердце стучит слишком громко, мешая сосредоточиться. Когда он поворачивается, свет падает на его руку и отражается тонким лучом ножа, чье место на столе пустует. Я наконец — то сползаю со стула и пытаюсь так же бесшумно пойти за Гаспаром. Тот неторопливо передвигается по комнатам, проверяя окна. Фигура его плавно мелькает впереди, словно Гаспар кружит в танце. Наконец, закончив осмотр территории, он приближается к входной двери. Могу поклясться, что нож внезапно исчез в рукаве рубашки, скользнув змеей между тканью и кожей.
Он открывает дверь, заслоняя меня спиной. За порогом дома — тишина, темнота и редкие шорохи, которые мозг судорожно пытается различить и определить их происхождение. Гаспар рукой делает мне знак оставаться на месте, а сам сходит с крыльца и исчезает в темных зарослях возле стены дома. Я напрягаю слух и глаза, из всех сил стараясь понять — где он и есть ли кто — то еще поблизости.
Сколько проходит времени, я не знаю. Может пара минут, может десять. Когда все ощущения уже доведены до предела, но всё равно не находят никого и ничего, я начинаю испытывать подступающую панику. От раздающегося грохота и нового вопля я подскакиваю почти до козырька крыльца. Затем я слышу голос Гаспара, но моя реакция срабатывает быстрее логики — я бросаюсь туда, где Гаспар и источник тревоги.
Ветки кустов успевают не раз довольно сильно хлестнуть меня по лицу, но я продолжаю почти бежать. Впереди меня нечто темное и явно шевелящееся, и я уже успела предположить, что кто-то схватился с Гаспаром. Мой героический бег завершается чьим-то испуганным ворчанием. Темная масса бросается мне под ноги, я теряю равновесие и падаю, раздается тот самый грохот, когда я ощутимо прикладываюсь лбом к металлическому баку. Если бы меня не подхватил в последний момент Гаспар, вынырнувший из темноты, наверно я сломала бы вдобавок нос.
— Это была лиса, — слишком поздно доходит до меня правда о страшном ночном госте. И я начинаю смеяться. Мне и больно, и смешно, напряжение отпускает мозг. И я слышу как начинает смеяться и Гаспар. Сквозь веселый туман облегчения я начинаю понимать, что до этого вечера никогда не слышала его смеха. Глуховатого, слегка раскатистого, как далекий гром.
Мы продолжаем смеяться и тогда, когда возвращаемся в дом, он усаживает меня на стул и прикладывает к ноющему лбу пакет с замороженной фасолью. Мы смеемся над тем, что это были всего лишь лисы, забравшиеся в баки в поисках добычи. Смеемся над тем, что приняли все так серьезно. Пальцы Гаспара, холодные от пакета в его руках, осторожно касаются кожи, и я, все еще смеясь, внезапно снова вижу перед своими глазами, как он бесшумно, с мягкой, звериной грацией обходит дом, словно хищник, охраняющий свою территорию. Это видение преследует меня и потом, когда Гаспар уходит, а на дом опускается ночная тишина. Никак не могу выбросить из головы то, что он ведет себя так, словно считает мой дом чем-то своим.