Дико вскричу и с козел
Рухну в кромешный мрак?
В русских березах и зорях
Белая церковь царит,
В речных волнах лазоревых
Золотом купол горит.
1982.
Вот меня ведут по всей околице,
По бокам — полроты — солдат. —
На меня, вихрастого соколика,
Бабы сердобольные глядят.
А меня ведут полями, весями,
Юного, босого, без ремня.
Солнышко ресницами белесыми
Щурится с усмешкой на меня.
Ах, как я иду в алмазном утре!
Белая рубашечка. Король!
И мои каштановые кудри
Развевает ветерок сырой.
Врут сороки: «скверная история,
Вот так шут — а лез — в короли».
Вы, ребята, в самом деле... што ли..
На расстрел поэта повели?
Для меня уже и яму вырыли.
Мне старшой поднес — табачку. —
Не расстраивайтесь, конвоиры,
Я, ей-богу, где-нибудь сбегу!
Но скорее на холму суровом,
Где поэт забыт и зарыт,
На заре, как монумент, корова
Лоб рогатый в травы погрузит.
1988.
Ветер времени листает вхлест имена,
Как блокнота листки, на скамейке забытого.
Суть поэзии неведома и нема,
Скулы идола.
Потому — предстоящим открытьем велик
Стих орфеевый (над свалками текстов уродливых).
Птичьей стайки, в просторе
мелькнувшей на миг,
Прочитал я иероглифы.
Потому и все образы — так смелы,
Этих тропов взлетанье и тайна.
Как татарской, вонзившейся в кремль, стрелы
Трепетанье...
Спи, мой стих,
Как сарматская бронза на вес,
Исподлобья немея в просторе небесном.
Словно замкнутый на себе самом
Зимний в синем инее лес.
1986.
Сейчас, когда мы остались одни,
Мы можем поговорить, принц, как мужчина с мужчиной.
Хоть ты и лежишь на лестнице, вроде мертвого муравья.
И видишь лишь черное солнце с обломанными лучами.
Никогда я не мог глядеть на ладони твои без улыбки,
И теперь, когда упали они, как сброшенные гнезда,
Они беззащитны по-прежнему. Действительно, это конец.
Руки лежат отдельно. Шпага валяется отдельно. Отдельно голова.
И рыцарские ноги в мягких домашних туфлях.
Похороню тебя с почестью, хоть ты и не был солдатом.
Это единственный ритуал, в котором я разбираюсь.
Не будет печального хора. Грохот пушечный, гром копыт,
Хряск сапог, барабанная дробь — ничего не знаю прекрасней!
Это будут мои маневры перед взятием власти.
Надо взять этот город за горло! И встряхнуть хорошенько!
Так или иначе, ты был должен погибнуть, Гамлет.
Ты верил в кристаллы понятий, а не в глину поступков людских.
Ты высотой упивался одной, и то тебя сразу рвало.
Нет, ты был — не для жизни, и этих дел человеческих
Ты не понимал, и хитрить, как все, не умел.
Сейчас ты спокоен, Гамлет, ты свое дело сделал.
Все в порядке. Остальное — молчанье... А дальше забота моя.
Но что твоя смелая смерть — рядом с бессонною службой