Становится, когда легла,
Возвышенна и совершенна!
Везде — когда лежит пластом —
Магически преобразится:
Нагая на берегу пустом
Или на сене в юбке ситцевой.
Как речке, вспыхивая, бежать,
Как полю опушаться в снежное,
Так женщине идет лежать,
Раскидывающейся, разнеженной.
Так в чем секрет... В иллюзии лишь?
В ракурсе?
Все равно, божественна,
Божественна, когда лежишь,
Пластика линий твоих, женщина.
1968.
Нас платформа уносит в ночь.
Бабы-вдовы, солдатки — вповалку.
Вот и я курсирую вновь
В госпитальной шинелишке жалкой.
Вот прижат теснотой — к одной, —
По-крестьянски суровой, крепкой.
В тьме лишь губ ее грубая лепка,
Да и то отвернулась спиной.
Рвусь, хочу, так весь сгоряча
Растворился бы в ней, свирепо..:
А платформа, в грохоте мча,
Словно взносится в звездное небо;
Не как синий, к земле, звездопад,
Не петрарковый зов — к Лауре,
К ней — родной, посторонней, дуре
Жадной силой впотьмах прижат.
Тетки спят, в головах сидора!
Ночь летит громогласно, грозно.
Вон трассируют звезды, космос...
Так и я вдруг сгорю до тла!
Мчим над бездной. Мост бездонно
Проорет!.. А она, клубком,
Длинноногой топорной мадонной
Спит, укутав лицо платком.
Вся война и вся высь, светясь,
Обступают... А она, лежа,
Мчит, от мира отворотясь:
От детей, от потерь, от бомбежек.
Отстраняясь — ночной покой —
От всех бед, от побед, объятий.
И сама, пожалев, «солдатик!»,
Обнимает вдруг жесткой рукой.
1944, 71.
Она поступала, наверное, мудро.
Ночью
за аэродромную гладь
Ходила гулять.
Приходила под утро.
И было ей на мое запрещенье плевать.
Радистка! В уме ее тайные коды.
А в памяти школа, последний вальс...
Мы ждали приказа.
Ждали
погоды.
И даже спали не раздеваясь.
Как вызвездило!
Значит, вылет близко.
Уходит
в обнимку с любимым
радистка,
Накинув на плечи его пиджак.
Земляк ее? Встретила кого-то?
Десантницы до рассвета нет...
Влюбилась она
за два дня
до отлета,
Впервые
в свои девятнадцать лет,
Как будто предчувствуя,
что больше нет ей
Счастья, что упадешь — не встать,
Как будто стараясь
в денек
последний
Свое —
за целую жизнь —
наверстать!..
Является шалая, росой унизана,
В глазах так и плещется счастья жар.
Но, полон
мальчишеского