* * *
Большую часть жизни ему приходилось жить одному. Врагов среди собратьев он не имел, потому что место для обитания всегда выбирал вдали от них, и никто не пытался занять его территорию. Ручей давал ему воду — она была невкусной, но зато не исчезала даже тогда, когда лес становился белым, а болото твердым. На берегу всегда лежали камешки, дающие приятную тяжесть желудку, и росли ягоды. Когда внизу начиналась суета и шум Бескрылых, глухарь бросал свое дерево и улетал подальше, где их звуки уже не грозили опасностью. Потом снова возвращался к ручью.
Так чередовались для него ночи, полные врагов, потому что в темноте он плохо видел, и дни, когда можно склевывать хвою и видеть опасность издалека.
Перемена в жизни глухаря наступила во время Поры. Снег становился в это время мокрым, зернистым, в нем плохо делать лунку, и на ночь он забивался в кусты. Но задолго до наступления света глухарь просыпался. Нет, теперь его будил не страх. Беспокойство зудело в его теле — оно билось, гудело где-то внутри под горлом, откликалось на полный острых звуков лес. Глухарь забывал об опасности — здесь же, возле места ночевки он взлетал на сук и начинал усмирять себя. Сначала он тер половинками клюва друг о друга, время от времени издавая звуки и прислушиваясь. Потом закидывал голову назад, изо всех сил напрягал горло, и вдруг все вокруг становилось расплывчатым — он уже ничего не видел и не слышал. Родившийся зов таким волнующим эхом отзывался в крови, что все тело начинало дрожать. Глухарь в беспамятстве крепче и крепче напрягал горло — снизу и до самого верху — пока силы не оставляли его. Тогда он отдыхал, внимательно вглядываясь в темноту. Из темноты всегда вылетала копалуха и садилась на соседнее дерево, выгибая шею. Иногда вдалеке начинал петь его собрат, и глухарю приходилось сильнее расправлять хвост и напрягать горло, чтобы копалуха пришла на его призыв. И она приходила — чтобы, дразня и маня рыжими перьями, увести за собой.
Так происходило всегда, когда лес наполнялся лужами и не надо было подходить к ручью. Но в последнюю Пору глухарь волновался меньше, и зов его не был самым громким, как в прежние времена. Наверное, поэтому копалуха долго не приходила на его призыв, а когда появилась, он утомился лететь за ней, лавируя между ветвями. Копалуха долго не садилась — то подпуская его, то почти исчезая из виду, а глухарь терпеливо летел позади, ибо это тоже было Законом. Потом она, удовлетворенная, — улетела, а глухарь, тоже успокоившись, вернулся на сбое дерево. До самого конца Поры он больше не пел.