— Если снова кто бузу поднимет, Фишкин первый примажется. Ты уволь его…
— Ты знаешь, что он первым начинал здесь? — спросил вдруг дядька. — Первую просеку рубил, по которой лес к реке свозили. Видел за поворотом?
— Когда это было, — сказал Володя, — теперь пользы от него никакой. Осип Михалыч — тот мастер, человек нужный.
— Ужинать! — деревянным голосом позвала дядькина жена.
Дядька сразу оживился, будто наступило облегчение, и потащил Володю к столу. На столе стояло блюдо с крупной жареной птицей, у которой мышцы закрывали весь живот.
— Что, — спросил Володя, — на глухарей охоту разрешили?
Дядька сразу замялся, и запотевший графинчик в его руке жалобно дзинькнул прозрачным колпачком.
— Да понимаешь, — начал он смущенно объяснять, — иду я сегодня у балки, а он и вылети прямо на меня. Никогда я там глухарей не видел… А у меня нож в руках. Не могу спокойно стоять, когда оружие держу. Ну и…
Глухарь, верно, был тот, что раньше жил у ручья, — черный, похожий на монаха. Если бы Володя видел его смерть, он бы почувствовал жалость. А так… Это в будущем, может, придумают способ добывать мясо без жертв. А пока, чтобы дожить до будущего, нужно проливать кровь. Чтобы дядька перестал смущаться, Володя грубо польстил:
— Реакция у тебя что надо. Ты же боксом занимался.
— Еще как занимался, — довольно хмыкнул дядька, — в Архангельске до сих пор помнят, как я их любимчиков своим коронным… — и он продемонстрировал в воздухе свой коронный.
Потом положил вилку и подошел к стене, где рядом с ружьем висел объект его необыкновенной гордости — грамота, полученная за третье место в каком-то турнире.
Володя сто раз уже читал эту грамоту. Он снова повертел ее в руках — пожелтевшую, двадцатилетней давности — и отправился вешать на место. Под ружьем висели старые фотографии — портреты деда, бабки и еще каких-то людей. Дядька вслух горевал о том, что рано начал курить и только поэтому не стал чемпионом — об ошибках вспоминаешь поздно. Володя разглядывал портреты. Они его удивили, и он спросил:
— Дядька, почему на всех старых карточках лица одинаковые? Люди тогда, что ли, другие жили?
— Одинаковое выражение, — охотно ответил дядька. — Времена другие были — фотоаппарат диковиной казался, вот и пялились на него. А люди — они всегда люди.
Дядькина жена убрала со стола последнюю тарелку и подошла к ним:
— Картошки я начистила на утро. Устала чего-то, — она зевнула во весь рот. — Кроликов-то будем брать?
— Иди, спи, — сказал дядька и поморщился.
Володя подождал, пока она закроет за собой дверь, потому что при ней никогда они с дядькой по душам не говорили.