Володе надоело мучить себя раздумьями. Чтобы окончательно не запутаться, он заговорил о другом — о том, что услышал днем. Он спросил:
— Ты Люду знаешь?
— Да, — прищурился дядька. — А в чем дело?
Володя подумал, что дядька, не спросив фамилии, сразу понял, о ком речь. А значит, действовать надо решительно, так как чаще побеждает смелый, а не сильный. За любовь нужно сражаться всеми силами. Он сказал:
— Она — моя девушка. А болтают про нее всякое…
— Тебе у нее делать нечего, — сказал дядька. — Я к ней заходил, и другие были. Есть такой разряд женщин… Вот мать твоя, хоть и сестра мне…
— Не надо о ней, — сказал Володя. — Я приехал к тебе, чтобы работать. Она-то при чем, у нее своя семья…
Из дядьки слова выходили с трудом и тяжело — будто падали старые деревья, глубоко вцепившиеся в землю корнями. Смотрел в лицо Володи дядька мельком — так всегда делают, когда знают, что слова их неприятны. Легче было замолчать, но дядька продолжал говорить. Володя подумал: хорошо, что он сразу решил бороться и что теперь он тем более не отступит. За любовь делают не такое — ради нее женщина ребенка может бросить. Он сказал:
— Врешь ты все.
И дядька сразу замолк. Володя тоже не сказал больше ни слова. Оба они молчали. В тишине слышно было, как храпит за стенкой дядькина жена. Стенка была тонкой, щелястой — в доме из вековых сосен смотрелась она странно. Но без нее дом превратился бы в казарму — она разделяла спальню, горницу и кухню. На ней висели фотографии из дядькиной жизни, красочные открытки и ружье, подаренное в молодости его женой. Дядька вдруг вскочил и заколотил в стенку так, что она зашаталась.
— Заткни ты свою варежку!
Храп оборвался, а дядька грустно сказал:
— Врал я. Ты не поймешь…
Он махнул рукой и снова повернулся к окну. Володя тоже стал смотреть в окно.
На улице сосед длинной хворостинкой загонял гусей во двор. Гуси не хотели идти, они топтались в луже перед воротами, и их крики неслись далеко к холодному, набрякшему туманом небу. Но человек управлял их жизнью, потому что был умнее. Сосед заскреб хворостиной по корыту, из которого кормил гусей, и они чинно, будто всегда об этом мечтали, один за другим вошли в ворота.
К вечеру небо стало серым. Оно ползло над лесом и оставляло в вершине каждого дерева частицу своего тела — маленькое облачко. Облачко оседало вскоре на бурую землю и растворялось. Между серым небом и бурой землей ветер гнал по чистому воздуху красивые опавшие листья. Перед окном их сбилась большая, разноцветная куча. Дядька когда-то в детстве, еще в интернате, дарил Володе потешных клоунов и с тех пор оставался в памяти всегда веселым. А теперь он стоял скучный. Он был худ, сутул и на фоне яркой кучи листьев походил на мокрое дерево с голыми ветвями. Володя вдруг увидел у него седину — на висках и кое-где на затылке седые волоски отсвечивали, как острия тусклых лезвий. Перед ним стоял совсем другой человек, не тот, к которому он привык. И ему стало вдруг жалко того, прежнего, веселого дядьку, как будто дядька умер. Такое чувство к Володе приходило, когда он первый раз не увидел в строю рыжей головы Витьки Киселева, тогда тоже защемило сердце. Володе захотелось сказать дядьке, что с Людой у него ничего не было, просто не хватало духу дотронуться до нее. Но они целовались потом — это правде; а наврал он потому, что она очень нравится ему, а