Едва Юля успела снять верхнюю одежду, переодеться и переобуться в домашнее, теплое, как услышала в сенях шаги. Подумала, что это идет ее бывшая подруга, Аиька, но потом поняла, что за дверью не женщина: шаги были тяжелые, мужские.
Кто–то в сенях торопливо нащупал ручку, открыл дверь и вошел в хату. Это был Микола — в той же одежде, в какой его видели в лесу, с ружьем в руках. Видно, он где–то немного выпил: на тонких губах блуждала игривая улыбка, широкоскулое лицо еще больше раскраснелось, в карих глазах поблескивали веселые огоньки. Он поставил в угол ружье, поздоровался. Петьке и старухе, которые сидели на печи, дал помятых за день в кармане теплых конфет.
— А для тебя, молодица, ничего нет, — усмехнулся он, ущипнув Юлю: — Ты сама мне кое–что должна…
Трезвым он был молчалив и стеснителен, а выпил немного и осмелел.
— Садись, Микола, — усмехнулась и Юля в ответ, шутливо оттолкнула его, смахнув полотенцем со стола хлебные крошки, накрыла стол скатертью.
— Все гонишь меня от себя, — уже не смущаясь, покачал головой Микола, снял шайку, повесил на гвоздик, достал из кармана расческу и, пригладив мягкие русые волосы, сел на скамью, при матери пошутил: — А могла бы уже и не отгонять… Пригласить, когда дома бы никого не было.
— Выдумываешь ты что–то, — стыдливо снова усмехнулась Юля, — зашел вот в хату, мы и рады.
— В эту хату я мог бы не гостем заходить, а хозяином…
— Что говорить о том, чего не вернешь, — все еще усмехаясь, сказала Юля, но сердце больно заныло. — Слава богу, и я жива, и ты жив, хозяин, семьянин.
— Ну да, семьянин, — согласился Микола, окинув ее ^асковым, добрым взглядом.
Юля не выдержала его взгляда, пошла в кладовку. Достала из низенькой, с пострескавшейся крышкой кадушки кусок соленого сала, отрезала от него часть, взяла из пустой бочки припыленный кувшинчик домашнего пива. Кувшинчик берегли в бочке не так от чужих глаз, как от Петьки и кур, чтоб нечаянно не разбили.
— Включи плитку, поджарь сало, — сказала мать, увидев, что Юля положила сало на деревянный кружок, режет его на кусочки и кладет на тарелку, — что ты даешь человеку сырое, холодное. Он и так за день по лесу натоптался, намерзся, рад будет укусить теплого.
— Не надо, тетка Наталья, — отказался Микола, опершись локтями на стол. — Я человек свойский, не спесивый. Да и мне не так хочется выпить и закусить, как посидеть, поговорить. Не жарь, Юля, — махнул он рукой, — ставь так и садись сама. И вы, тетка, идите, выпейте немного пива, чтобы дрова хорошо горели.
— Разве капельку мне, сынок, да за дрова, — старуха охотно сползла с печи и сама чуть–чуть налила себе в стакан пива, — Выпей, Микола. Спасибо, что отпустил нам березняка, может, там позже и еще чего дашь. Сам знаешь, без мужчин живем. И я, старая, и она, молодая…