Вскоре она пригласила мужчин в столовую. Кровавую девушку Сенкевич оставил в своей спальне, чтобы аппетит не портила. Без удовольствия угостившись невкусной стряпней, Сенкевич молча выложил на стол крошечный, не больше четырех миллиметров в диаметре, блестящий металлический кружок.
– Что это? – заинтересовалась Настя. Взяла вещицу, положила на ладонь. – Похоже на пуговицу от перчатки.
– Она и есть, – кивнул Сенкевич.
– Здесь монограмма… – Девушка сощурилась. – Буквы «A» и «V».
– Это не монограмма, к сожалению, – заметил Сенкевич. – Монограмма семьи была бы узнаваема. А здесь только инициалы.
– Где ты это взял вообще?
Настя задала вопрос, потом, пораженная внезапной догадкой, замолчала, глаза у нее округлились, рот брезгливо скривился. Она поспешно положила пуговицу на стол.
– Именно, – кивнул Сенкевич. – В кишках жертвы с причала.
– Ты в своем уме?! – подскочил Платонов. – Это же сокрытие улик от полиции!
– Не спеши, успеем передать в полицию. Тут дело такое… Инициалы тебе ни о чем не говорят?
Дан пожал плечами:
– Ты же знаешь, с памятью у меня не особо.
– Неужели?.. – Настя прикрыла рот ладошкой.
– Возможно, почему бы нет? О принце Альберте Викторе всякие слухи ходят, – кивнул Сенкевич. – Пуговица золотая, такие перчатки носит только богатый человек. А тут еще инициалы совпадают.
– Тем более это дело полиции, – кипятился Платонов. – Мы к принцу все равно подобраться не сможем.
– В полиции дело замнут. Но это и черт бы с ним. По идее скоро Потрошитель уймется. Сколько там убийств он совершил? Пять?
– Тех, что с уверенностью приписываются ему, – пять, – кивнула Настя.
– Ну вот. Считай, уже четыре есть. Ну грохнет он еще одну ш-ш-ш… шаловливую даму, подумаешь… А вы не боитесь, что, если мы передадим эту х-х-х… хорошенькую пуговку в полицию, нас уберут как ненужных свидетелей?
– Это тебе не Чикаго тридцатых, а Лондон девятнадцатого века! – фыркнул Дан.
– Да кто ж его знает? У них вон убивают как легко… Но в любом случае, Холмс, сегодня у нас важная встреча. Я пригласил на ужин старого знакомого по академии, доктора Монтегю Джона Друитта. Того самого, – со значением прибавил он.
Платонов досадливо поморщился, и Сенкевич пояснил:
– Простите, все время забываю про вашу память… Доктор Друитт – придворный врач, который пользует наследника.
– Так он нам и расскажет что-нибудь, – усмехнулся капитан. – Это ж врачебная тайна, да еще и какой семьи!
Сенкевич безмятежно улыбнулся:
– Кто знает, дорогой друг… Я ведь не только духов в лаборатории вызываю. Вот. – Он продемонстрировал маленькую склянку. – Собственное изобретение. Смесь опиума и кое-каких препаратов. Отлично развязывает язык. А самое замечательное: пациент потом сам не помнит, что говорил. Остается только ощущение легкого похмелья.