Все приискатели как один. Кто с Алдана, кто с Лены, а самый старший годами Дементий Никитич по Зее работал и даже в китайской земле золото добывал. Ну, и виды, понятно, всякие видели.
Трое из нас при хозяевах еще лямку тянули, а двое — Ванюшка да Яков — к нашему времени подросли.
Народ мы свободный. Ни кола, ни двора — и везде мы дома. Перед походом зашли в контору. Председатель рудкома — мужик, свой в доску, смеется.
— Куда собрались, бродяжня? Не сидится на месте!
С управляющим пошумели. Он договор нам предлагает: вот столько-то грамм на бочку!
Поглядел Иван Мироныч:
— Ловко ли, — говорит, — такую программу на себя принимать? Пиши уж вдвое! И надеемся, что процент какой-то на аэроплан принесем!
Управляющий поглядел, достал ярлычок.
— Иди, — говорит, — сатана, в амбар и получишь там банку спирта.
Вот вчера и пили.
Вышли в тайгу — благодать! За зиму соскучились, по домам насиделись.
А сейчас весна да солнце, птицы поют, кое-где снежок по низинкам остался.
Конь у нас вьючный. На нем инструмент, провиант, одежда. У меня за плечами винтовка, за спиной мешок, мало что не в два пуда! А идешь легко и ног под собой не чуешь.
К вечеру выбрались на колбище. Полянка широкая — толстой зеленой колбой обросла. Сладкая, вкусная, сочная- с хлебом, так что твое сало!
У Мироныча компас. Прищурится своим глазом, помолчит и ладонью дорогу разрежет — вот куда надо идти!
Где попало, там и ночуем. Живо балаган смастерим, костер натащим — сушись, ребята!
Приходим утром к реке. Трава прошлогодняя полегла, желтеет, как волчья шкура. Текут по буграм ручейки, огоньки расцветают, голубые пострелы — первые цветочки. Журавли за рекою кричат, будто кто на рожках играет. Поет у меня от этого крика сердце!
Речка крутая. Плещет волной, только брызги стреляют. Пена да глубь — никакого броду! Ну, да и мы упрямы. Трое — за топоры, двое — за удочки.
Выбрали пихту у самого берега — айда рубить. Звякнет да звякнет топор, выкусывает щепки. Хорошо поразмяться со сна и утром.
Грянуло дерево поперек — вот тебе мост, проходи. А лошадь — сплавом.
Ванька тайменя успел зацепить. В руку длиной, да жирный, виляет кольцом на солнце. Разве это не жизнь?!
На пятые сутки все-таки усталь свое берет. Но опять же к месту подходим.
Присмотрелся Иван Мироныч к хребту.
— Вон, — говорит, — вершинка! Синяя да с двумя горбами. Под нею Чара!
Толкнул я Ванюху локтем — держись, браток, недалеко.
Переваливаем мы к реке, идем и на горы дивимся. Невиданной они высоты и снежными колпаками в синее небо колют.
Водопады гремят. По ущельям, как в трубах, слышно.