Дома в Ленинграде как старые великаны-корабли. Кажется, что когда-то плавали они по всему миру, а теперь вот бесчисленным стадом сошлись сюда, на вечный якорь… Чем дальше я ухожу от проспекта, тем тише и строже становится их каменный строй, и за мной кувыркаются звуки моих шагов.
Улица расщепилась каналом. И дом разговаривает с домом через мерзлую Фонтанку шепотом заблудившихся снежинок. Они вьются и льнут к тихо шипящим фонарям. И чем плотнее мрак улицы, чем гуще и чаще летят снежинки, тем одушевленнее кажется мне сон домов в их ночной свободе…
Я иду один. Несглаженное еще временем, меня тяготит омерзительное ощущение. Точно я выкупался в помойной яме…
У меня остается последний шанс — полоумный старик.
Но теперь, когда меня поманила удача, я знаю твердо, что я не уеду и буду искать, искать!
В четыре простуженных горла тоскливую песню гудит перекресток. Никнут в метели чугунные винограды решеток. Они оцепляют засыпанный белым сад, а в нем, в середине, некто чугунный хлещет с высокого пьедестала снежными лентами.
Я жмусь, ускоряю шаги, вдруг слышу, что кто-то идет за мною.
Долго он шел, этот упорный, не отстающий спутник. И долго я собирался оглянуться.
Обернулся, когда вошел в подлунный зонт фонаря. Он тоже остановился. Свет фонаря освещал его. Это была фигура с экрана: кепка, лицо — через дверцы поднятого ворота и крадущаяся сутулость…
А когда он спрыгнул с блина морозного света, нырнув в трясину метели и ночи, я догадался. Тот самый, что шептался с Ниной… Может быть, это ее «Васька с кулаками и ножом», как выразился почтенный еврей?.. Или еще кто?
Но, черт возьми, надо и мне убираться от света! Очень я на виду.
Я вглядывался несколько минут в темноту ночи, но разглядеть незнакомца нигде не мог. Буран густел и креп. Точно с неба до мостовой опустилась черная тюремная стена, и в снежных решетках за черными окнами выли и пели во всю ее высь незримые узники…
Плоско тускнеет Марсово поле. Раскаленные капли висят на подсвечниках-маяках.
Я иду по кромке теней. Оглядываюсь по сторонам… Даром, из одного лишь желания проводить меня в мороз и вьюгу, этот субъект не покинул бы уютный ресторанный столик. Но кто он? Полоумный ревнивец? Но в трамвае со мной ехал он раньше нашей ресторанной встречи… Разве бандит? Но зачем?..
«Черт возьми, — разрывается моя слепота. — А Максаков?.. Это клеврет его ходит за мной, чтобы ухлопать втихомолку, чтобы завладеть вожделенным планом…» Тут я начал соображать, куда он скрылся. Он здесь, он крадется за мной на расстоянии фонарного интервала, обходя, как и я, световые поляны.