Ребекка сидела в кресле, стоявшем в нише окна. Это было ее обычное место по вечерам, хотя и граф, и Луиза часто уговаривали ее присоединиться к ним у фортепьяно или, когда бывало прохладно, у камина.
Ребекка смотрела на графа и Дэвида. Отец изменился. Он постарел. Выглядел похудевшим – по крайней мере черты его лица стали более резкими. Под его темным вечерним костюмом все еще чувствовалось сильное тело. Дэвид сейчас больше чем когда-либо, походил на отца. Такой же высокий, темный, суровый. Правда, во взгляде графа теперь появилась какая-то мягкость – несомненно, он был доволен своим новым браком и радовался благополучному возвращению сына с войны.
Глаза же Дэвида были жесткими и мрачными. Глаза, которые повидали и страдания, и ужас, и смерть и не в состоянии это забыть. Во всяком случае, так показалось Ребекке.
Он прошел через ад и остался жив. А Джулиана больше нет на свете. Тяжкие испытания оставили на Дэвиде мало физических следов. За исключением ужасного лилово-синего шрама, выглядывавшего из-под воротника его рубашки, – шрама, который, как сказал графу Дэвид, опускается вниз по шее и тянется вдоль плеча.
– Знак любезности русского царя, – с легкой улыбкой заметил Дэвид.
Ребекку передернуло. Джулиана русский царь удостоил особым знаком своей любезности. Посмертным. В ней боролись два чувства: всевозрастающая злость на Дэвида и раскаяние. Дэвид жив, почти полностью поправился. Его любят, о нем заботятся. И отец, и Луиза, похоже, готовы его на руках носить. Все ужасы позади. Ему теперь можно с уверенностью смотреть в будущее. А Джулиан остался в Крыму, в братской могиле.
Это несправедливо. Ребекка понимала, что ее горечь тоже несправедлива. Ведь таковы реальности войны. Ребекка не единственная вдова – жертва этой войны. По крайней мере у нее на руках не осталось детей-сирот. Хотя, сложись обстоятельства по-другому, у нее могло бы быть два ребенка. Так много вдов военных осталось с детьми на руках…
– Ребекка…
Она была так поглощена своими мыслями, что не заметила, как Дэвид пересек гостиную, направляясь к ней. Сейчас он стоял напротив нее, такой элегантный. Ребекка смутилась, ощутив на себе пристальный жесткий взгляд его синих глаз.
– Ты больше не поешь?
В детстве она обычно пела и у себя дома, и во время частых визитов в Крейборн вместе со своими родителями – граф и ее отец были близкими друзьями. Когда она повзрослела, то любила петь в Крейборне, так как обоим мальчикам нравилось наблюдать за ней и слушать ее. Дэвид обычно (пока его не сменил в этой роли Джулиан) переворачивал страницы ее нот. Впоследствии Дэвид усаживался на расстоянии, смотрел на Ребекку, а Джулиан сидел рядом с девушкой, улыбался в знак одобрения и любезничал с ней, насколько это позволяли рамки ее строгого воспитания.