— Ясно, — понуро кивнул Курт.
— Следующее, что вы назвали, — мак? Ну, это совсем просто. Конечно, при этом сердце просто останавливается, и человек элементарно не просыпается. Однако, не вы ли сами говорили, что, по-вашему, он был в сознании?
— Я готов поступиться своей убежденностью.
— Вот как? — усмехнулся тот. — Не надо. Вашей теории пока ничто не подтвердило, однако ничто ее и не опровергает. В любом случае, майстер Гессе, нет главного признака макового отравления — суженного зрачка. Взгляните сюда, — призвал Штейнбах, склонившись к самому лицу умершего и приглашающе махнул рукой; Курт наклонился тоже, всматриваясь в остекленевшие глаза. — Видите? Зрачок почти во всю радужку — он и в самом деле либо спал, либо же, если вы все-таки правы, пребывал в полной темноте; но и в том, и в другом случае ни о каких веществах, добытых из мака, нет и речи. Иначе его зрачок должен был быть величиной почти с иголочку.
— Зараза… — пробубнил Курт раздраженно, выпрямившись и глядя на распотрошенное тело на столе почти со злостью.
— Варианты вроде бледной поганки, дурмана или аконита, — продолжал профессор, — я бы мог и вовсе не упоминать — это судороги, пена на губах, красное лицо, кровоизлияние в глаза, скрюченные пальцы и прочие приятные вещи. Что же до digitalis, или наперстянки, которой, как вы, должно быть, знаете, весьма удобно пользоваться по причине сложноопределимости ее наличия в организме, то ее я также не могу рассматривать: мы видели бы лицо, руки и ноги, более бледные, нежели у этого юноши, и уж точно не могло быть вот этого свидетельства его мужской состоятельности. Кровь отлила бы от всех конечностей; дабы вы не затаили сомнений, повторяю — от всех.
— Я понял, — кисло откликнулся Курт.
— Есть в нашем мире яды, которых я не знаю, — словно бы извиняющимся, тихим голосом продолжил Штейнбах. — Возможно, существуют такие, чье присутствие неопределимо вовсе, и сейчас мы столкнулись именно с таким случаем. Возможно, существуют и болезни, не дающие видимых осложнений ни на один из органов, а тем не менее убивающие человека, и теперь перед нами пример именно такой болезни.
— А может статься, — договорил Курт осторожно, — что это все-таки наше дело?
— Может быть, — пожал плечами тот. — Это уже вне моих познаний и обязанностей; насколько это от меня зависит, я свою работу сделал. Quantulum judicare possum[44], нет следов смертельной болезни, но не вижу и признаков насильственного прерывания жизни.
— Вы все равно мне помогли, — скорее для самого себя возразил Курт. — В любом случае смерть странная; если использован редкий и таинственный яд для убийства простого студента — это странно; если это была