Когда он заговорил снова, голос звучал бесстрастно и ровно.
– Мой отец всеми силами старался показать всем вокруг, какое я ничтожество. Он приводил меня на совет министров и высмеивал перед ними.
Азиз все равно старался ему угодить. Часами запоминал все, о чем мог спросить отец: факты из истории Кадара, конституцию, законодательство. Если он ошибался хоть в чем-то, отец называл его бездарностью, отвешивал пощечину и выставлял прочь.
– Ох, – выдохнула Оливия, – Азиз. Мне так жаль.
– Знаешь, что хуже всего? – сказал он едва слышно, не в силах на нее посмотреть. – Я все равно его любил. Бог знает почему. Но я любил его и… – Он осекся, ненавидя себя за то, что рассказывал все это. Что не мог не рассказывать. – Я так хотел, чтобы он тоже меня любил. Делал все, что мог, лишь бы он посмотрел на меня с добром.
Голос сорвался, и Азиз выругался, резко отворачиваясь.
– Один раз я даже спросил его. Спросил в лоб, почему он меня не любит. – Он покачал головой: воспоминание двадцатилетней давности до сих пор заставляло его чувствовать себя маленьким мальчиком с разбитым сердцем. – Знаешь, что он сказал? «Почему я должен тебя любить?»
С бессильным, усталым смешком Азиз невидяще уставился в окно.
– Я так и не смог найти ответ на этот вопрос.
– Зато я могу, – прошептала Оливия, и он понял, как жалко прозвучали его слова. Жалуется на то, что его никто не любил.
– Только не надо читать мне лекцию про самооценку, – сказал он, стараясь, чтобы слова звучали легко, восстанавливая броню плейбоя-джентльмена. – Все равно все это в далеком прошлом.
– Все равно это важно.
– Ну конечно. Потому что это влияет на мои нынешние решения. Но именно поэтому тебе не надо бояться, что я в тебя влюблюсь, Оливия. – Он заставил себя улыбнуться, словно действительно именно этим хотел ее убедить и успокоить. – Не собираюсь снова никому отдавать сердце.
– Я знаю, – тихо сказала она. – Но то, что тебя отверг отец, не значит, что другие тоже отвергнут.
– Я не собираюсь так рисковать. И ты, насколько я помню, тоже не собиралась, – резко сказал он, напоминая им обоим об условиях их брачного союза и о том, почему они поставили именно такие условия. Потому что нельзя убедить кого-то полюбить тебя, как ни пытайся. Лучше не пытаться вообще.
Оливия подтянула колени к груди и обвила тонкими руками.
– Плейбой-джентльмен, – через полминуты сказала она. – Как это началось?
– О чем ты? – напрягся Азиз.
– Как мальчик, который мечтал о любви отца, стал главным Казановой Европы?
Азиз поморщился от ее определения; звучало грубо, хотя и правдиво. Таким уж он был. И оставался до сих пор.