— Ладно, сыграем, — говорит, — дядя Коля. Только пойду подышу, душно.
— Ну валяй, — говорит Самовар.
Шурик и пошел. Мимо Кости прошел, печку миновал, и видно мне с нар, как его ведет в разные стороны от этой ханжи. А Костя все сидит внизу. Вскорости Шурик вернулся, потравил, верно, отдышался. Проходит мимо нас, и слышу, Костя его тормозит:
— Слушай, — говорит, — тебе сегодня не стоит в карты играть. Иди-ка ты ложись вон на мое место, а то знаешь, по такому обалдению чего не случается, — тихо, так говорит Костя, а мне с нар все слышно. Я и думаю, ну чего он этого козла учит, у него же на лбу написано дунькой быть. Ну, а Шурик этот уж к тому времени знал, как с Костей можно, а как нельзя разговаривать, — это на зоне быстро узнается. Так он уж с почтением ответил так:
— У меня же свое место есть.
— А ты лучше на мое ложись, а я где-нибудь пристроюсь. И в карты сегодня играть не надо. Понял?
— А что будет? Чего ты пугаешь?
— Да кто тебя пугает? — Костя говорит. — Я сам боюсь.
— Ну, а я не боюсь, — Шурик отвечает.
— Смотри, в третью полуземлянку попадешь, тогда уже поздно бояться станет.
А этот козлик обиделся и опять — хамить:
— Да отвали ты, — говорит, — в гробу я таких учителей видал, — и подался к Самовару в угол, чего-то стал ему бухтеть. А тот как подскочет к Косте, как заорет:
— Ты что! Ты мне пацана не порть! Добьешься, что тебе ребра повынут! — так он орал, гад, что все работяги попросыпались, но, конечно, виду не подают. А Костя негромко Самовару говорит:
— Ты не кричи, работяг будишь. Им завтра лес пилить. И чухай к себе на нары, а то надоест мне смотреть на твое мурло и я тебе, гадюке, как двину по соплям. Иди-иди, не искушай меня без нужды.
Ну Самовар и отвалил, по рылу-то получать неохота, а у Кости не заржавеет. Работяги как лежали, так и лежат, чисто покойники. Костя разделся, залег. А меня что-то начало трясти, ну прямо зуб на зуб не попадает. Я ведь давно псих. Все уже заснули, а я все лежу, зубами, как пес, клацаю. И слышно мне издали, как Самовар с Шуриком играют. Там все: «Руб по кушу… Дели, подрезай».
Голос Шурика все глуше от ханжи. А Самовар его подхваливает, старая паскуда. Шурик выигрывает, радуется, желторотик. Я засыпал, а он уже голой задницей на нарах светил — все у него Самовар выиграл. И слышу я сквозь сон их разговор.
— Что, еще играем? — Самовар спрашивает.
— Мне уже ставить нечего, — чуть не плачет Шурик. — Как же я завтра на развод пойду?
— А ты отыграйся, — скрипит Самовар, — поставь натуру. У тебя на тыщу рублей игры, у меня на двести.
— Что ты, дядя Коля, я же не педераст, — уже еле Шурик языком ворочает.