— Но мы же скрыли наши… ауры, ты прав. Нас не просекут по ним, поймут по излучению. Что предлагаешь?
— Ауры тоже надо скрыть, все же, именно они являются главным источников излучения. Я смогу закрыть свою до порога чувствительно их детектора. Погоди минутку, — и Рогожин, внимательно наблюдая за Смолиным в М-спектре, убедился, что тусклые синие и фиолетовые линии каналов сменили свой цвет на серый с вкраплениями белого.
— Ну, — сказал, тяжело дыша, Смолин, — вот примерно так. Черт, устал-то как! Сможешь?
— Попробую, — с сомнением произнес Виктор. Но спустя полчаса усилий он добился лишь некоторого обесцвечивания своих синих каналов, да смены цвета части из них в фиолетовый.
— Нет, — покачал головой Александр, — так мы спалимся, как пить дать. Гхм, попробуй это, — протянул он ему давно позабытую пластинку.
— Дмитрий Алексеев, — прочитал он выгравированную на ней надпись. — Интересный тебе подарок сделал товарищ Алексеев, видимо, прощальный? — усмехнулся он.
— Ты попробуй включить ее, а не ехидничай, — пробурчал Смолин.
Пластинка помогла куда лучше. Во всяком случае, она полностью скрывала ауру Виктора, и сама в М-диапазоне практически не излучала, что давало вполне приличные шансы на завтрашний проход.
Однако это могло привести к серьезным неприятностям, если вдруг на их пути попадется человек способный, как и они, видеть энергоинформационные оболочки. Спустя еще полчаса тяжелой работы, они, наконец, добились, чтобы прибор пропускал часть М-излучения, достаточную, чтобы сторонний наблюдатель решил, что перед ним самый обычный человек.
Мерк Сесил стоял у ворот и брезгливо наблюдал, как сосунки из ополчения, пыхтя, открывают тяжеленные створки. Скрип стоял при этом неимоверный, и он ругал жадин из самоуправления, объясняющих отсутствие масла стратегической хитростью, мол, враги ночью перебьют стражу, попытаются открыть ворота, и тут жуткий звук разбудит полгорода. Сосунков он тоже ругал, но так, беззлобно, скорее, по привычке, что же взять с молокососов, которых привело сюда постановление городского совета. Нет, не конкретно сюда, в эту сторожку, а вообще в ополчение. Это считалось почетной обязанностью каждого лоботряса с шестнадцати до двадцати лет три месяца в году прожить в казарме и бесплатно ходить в патрули, нести стражу на стенах и все прочее, от чего многие вполне официально откупались. Мерк понимал, что городская казна вечно пустая, и раз лентяя из города выгнать нельзя, пусть хотя бы отрабатывает, но терпеть их не мог. Потому как возни с ними было много, а толку пшик. Хорошо, что хоть их обучением ему заниматься не приходилось. Еще одни положительным моментом ему виделось то, что пока в ополчении есть такая мелюзга, нормальным людям не придется драить нужники, да заниматься прочей презренной работой. Ведь платят наемникам совсем не за это, верно? Пусть даже он и провел все детство в этом городе, да и когда служил в баронской дружине, частенько сюда наведывался. Вообще, ему, конечно, повезло, бароны редко городских себе в дружину берут. Но почти сорок лет назад, его, совсем безусого парнишку, сына кузнеца приметил тогда еще молодой, только принявший отцово наследство барон Эрский и предложил ему вступить в дружину. Он, не раздумывая, согласился, конечно, потому как родная кухня и все железки ему надоели до чертиков. А три года назад, когда Бадпин Эрский скончался, и ему пришла пора вернутся домой. Благо, братик меньший кузницу не бросил, на первое время у себя дома оставил, да и на службе он деньжат поднакопил, не просто так на шее у родственников сидит. Вот, теперь в стражу нанялся, тоже городу пользу какую-никакую приносит. Не то что эти, крестьяне беглые да лодыри, которых тут наплодили да и оставили. По хорошему, их давно за стену следовало бы отправить, да только кто же тогда в город приходить будет, если защиты в нем не найти? Вот и приходится терпеть на одного полезного человека дюжину нахлебников.