Она оклеивала меня этими отдельными словами, будто стену новенькими обоями. И когда на мне не осталось живого места, а в воздухе отчетливо витал запах клейстера и старых газет, Она замолчала.
Где ты сейчас, позолоченная рыбка? Может, и тебя окружили прозрачные равнодушные медузы...
Я бросилась вперед прямо на электрические уколы торжествующих желейных комочков:
- Я люблю тебя.
Она встала:
- Здесь слишком душно.
Кто-то дернул меня за рукав, я оглянулась – покачивающийся Моль, глупо улыбаясь, предложил:
- Малышка, пойдем купаться под звездами.
В ту ночь я познала Ее. Я держала Ее в ладонях – мою родниковую воду. Закрывала Ее своим телом, словно щитом, от страшного в своей непримиримости мира. Непримиримый мир. Забавное сочетание... Мир воюющий, потрясающий копьями и бряцающий браслетами на запястьях пленных. Воюющий и потрясающий где-то там – за грубой полотняной ширмой натянутой строго от пола до потолка предприимчивой бабкой. Потрепанный парус нашего корабля, за которым можно укрыться от палящего солнца и соленого ветра.
- Я люблю ветер, - сказала Она, целуя меня. Тогда я не придала никакого значения Ее словам. Не нужны мне были слова, а тем более их смысл. Но уже тогда заныло, беспокойно затренькало что-то в груди. И баюкала-усыпляла я это странное тревожное чувство ласками Ее горячими, жадными, шепотом Ее прерывистым...
На рассвете, сидя верхом на тумбочке, точно тот черный кот, посетивший меня много дней назад, я смотрела, как Она спит. Трогательно, как ребенок. Улыбаясь каким-то своим светлым снам. Я хотела Ее до дрожи в пальцах судорожно вцепившихся в края тумбочки. Так сильно, словно и не было этой сладкой ночи. Хотела любить Ее. Познавать Ее снова и снова. Как море, что не устает познавать шелковистый песчаный берег – снова и снова, снова и снова – спокойно, размеренно, на грани флирта в полуденный зной; яростно, бешено, врываясь штормом, охваченным страстью обладания и подчинения; и снова – легко и нежно, едва касаясь кромки берега прозрачными прохладными волнами своими. Я сидела неподвижно, как каменный идол, боясь неосторожным движением разбудить Ее. А внутри меня бушевали стихии, и боги сражались с титанами. Я смотрела на Нее, и хотелось плакать от нежности, судорожно перехватывало горло, и я быстро отводила взгляд. Но, поблуждав немного по комнате, он неуправляемо возвращался обратно...
Когда в параллельном мире за полотняной ширмой зашевелились невидимые соседи, зашуршали пакетами и бумагой, зашлепали босыми ногами по дощатому полу, Лейла проснулась и, тревожно глянув в сторону ширмы, повернулась ко мне: