Фотограф еще пару минут потоптался рядом, заглядывая мне через плечо. Потом резюмировал:
- А что – в принципе, нормально получилось.
И исчез.
А я двумя руками держала маленький глянцевый квадратик с идиотской надписью.
...
Зябкая южная ночь. Мой автобус через двадцать минут. А я не могу уехать. Сижу под стройным равнодушным кипарисом, считаю крымские звезды и жду. Мой маленький талисман, амулет, кем-то оброненное зыбкое обещание – цветной снимок, сделанный щуплым вертлявым фотографом – держит с силой якорной цепи. Мой порт – короткостриженный газон под кипарисом. Ждущие автобус суетливые пассажиры, словно стая пингвинов, не переговариваясь, глядят в одну сторону. Им не терпится покинуть этот негостеприимный холодной ночью берег. Они устали от палящего полуденного солнца, густонаселенности пляжей и ночных кабаков, терпкости крымского вина и соли, остающейся на загорелой коже. Дед в панамке, дородная тетка с ведром персиков, сидящий верхом на чемодане мальчуган, дама с плетеной соломенной сумкой – все они, зябко поеживаясь, мечтают только об одном – сесть в икарус теплый и комфортный, развернуть приготовленные в дорогу бутерброды и радостно отправиться в обратный путь, предвкушая встречу с родными и близкими. Сумки и рюкзаки их набиты всякой дребеденью: лакированные сувенирные ракушки, засушенные морские звезды, «куриные боги», обязательное фото с обезьяной и осликом на фоне гор, пляжная галька и прочая подобная ерунда. Приедут к родным пенатам и будут взахлеб рассказывать красочные барономюнхгаузеновские истории за бокалом крымского вина про медуз и осьминогов, нудистские пляжи и неприступные горы, подводную охоту и морских дьяволов.
В моем рюкзаке – смена белья, шорты, пара маек, купальник, «Процесс» Кафки – шикарная книга в некрасивой оранжево-зеленой мягкой обложке (сомневаюсь, что сам Кафка был бы от нее в восторге), плеер, пара дисков к нему с какими-то популярными песенками, засушенная морская звезда (?!), два черствый пирожка и бутылка колы. Из денег – пара банкнот, да горстка мелочи.
Вспомнила, что с утра ничего не ела. Тут же голодной судорогой свело желудок. Невзрачные засохшие пирожки были уничтожены за полминуты.
Я выудила из рюкзака морскую звезду, некогда величаво передвигавшуюся по дну морскому. Сухой комочек со скрюченными щупальцами. Звезды небесные укоризненно замигали со своей высоты. Им-то что! Навряд ли найдется безумец, решившийся поймать и засушить какой-нибудь Сириус. Поставить его после на полку за стекло перед идеально ровным строем одинаковых по высоте и толщине книг. Есть эстеты, которые книги выбирают по цвету обложки – благородные цвета ценных пород дерева, золотом по краю тисненные. И стоят по линеечке выстроенные, влажной тряпочкой протираются по субботам, все благородно-золотые и каждая на Библию похожа. Мой бедный Кафка! С неуместной оранжево-зеленой обложкой открыт тебе доступ только в дома бедствующей интеллигенции, да студентов филфака. Я положила морскую звезду – маленькую пыльную мумию – на серый и какой-то жухлый в неверном свете фонаря газон, и она величаво уплыла куда-то в ночь, быть может к своим небесным родственникам.