А если Юрка все-таки лгал? Что, если и он сам являлся одним из участников этой банды? Поверить в такое трудно, почти невозможно. Ну да мало ли сыскивалось примеров, когда в жутких, невыносимых условиях блокады люди, даже самые неплохие, деградировали и под грузом испытаний теряли человеческий облик. Опять же, откуда на самом деле взялись те самые ювелирные ценности, коими Юрка расплатился с Самариным, чтобы тот согласился вывезти Ольгу Алексееву из Ленинграда, выдав девочку за свою накануне скончавшуюся дочь? Да, сам факт такой сделки имел место. Эти признания я выколотил из Самарина в Перми, в 1952 году. Но действительно ли то были фамильные ценности Алексеевых-Кашубских, завещанные внукам умирающей Ядвигой Станиславовной? А ну как вся эта ювелирка есть не что иное, как часть воровской доли малолетнего налетчика? А если допустить подобную версию, тогда и роковой Юркин выстрел можно трактовать отнюдь не как отчаянный акт мести, а как банальный страх за шкуру — собственную и своего удачливого атамана Равилова.
Неужели в момент нашей последней встречи я слишком опрометчиво и беспечно поверил в искренность исповеди парня? Упустил нить беседы, не дожал, не озаботился прокачать на детали и нестыковки. Неужто четырнадцатилетний паренек умудрился переиграть меня, к тому времени такого опытного и матерого, как мне казалось, волчару? Или в данном случае я все-таки сгущаю и без того густые краски? Неоднократно в этой жизни обжегшись на молоке, дую теперь на воду?..
Май 1942-го… Вот уж поневоле уверуешь в Господа и в архангелов его.
Тогда, полностью лишившись своей разведгруппы, чудом уцелев сам, оставшись без связи, без карты, без продуктов и всего с двумя патронами в стволе, я три дня блуждал по окрестным лесам и болотам, отыскивая стоянку партизанского отряда имени товарища Сталина. Блуждал, хотя и прекрасно отдавал себе отчет, что к тому времени отряд запросто мог сняться и перебазироваться на новое место.
В какой-то момент я дошел до той степени отчаяния, когда всерьез начал подумывать о том, чтобы клочок бумаги с разведданными проглотить (спичек, чтобы сжечь, тоже не было), а один из двух патронов заслать в собственную башку.
И какие такие высшие, неведомые нашему пониманию силы подначили меня свернуть на очередной развилке лесных троп на северо-запад, а не на северо-восток? Притом что мне уже было абсолютно безразлично куда.
Но я свернул именно налево.
Или все-таки меня свернули?
И менее чем через час ходьбы меня принял в свои объятия — пускай с матерком, пускай с незамедлительно последовавшим бесцеремонным ударом прикладом винтаря в спину — выставленный в охранение партизанский дозор.