(Долго не хотел снимать трубку, гад!)
…и назначил встречу через два часа на нашем месте.
Понятно, что ответной восторженной реакции не последовало.
Но мне на это было, не менее понятно, начхать.
(Будьте здоровы, гражданин начальничек!)
* * *
Как и следовало ожидать, визит в Богчинский детский дом Барону ничем не помог. Оно и понятно: кабы все было настолько просто, еще десять лет назад подчиненные Кудрявцева на раз-два отыскали бы следы Ольги. Все стало на свои места уже на первых минутах общения с директором, когда тот озвучил дату открытия детдома — 31 марта 1942 года[19]. Тогда как сестра оказалась брошенной в Галиче в середине февраля.
Собственно, после этого можно было вставать и раскланиваться, но Барон вынужденно продолжил работать легенду «столичный спецкор», и в итоге они проговорили с директором почти час.
За это время Барон узнал такое количество подробностей из непростой жизни тылового Галича в военные годы, что, задумай он и в самом деле заняться журналистскими опытами, материала хватило бы не на одну статью. Более всего его потрясла судьба первого директора детского дома — ленинградца Ивана Зеленухина. Этот, по сути, святой человек вместе со своей супругой выхаживал ребятишек как родных, в первые месяцы многих ослабевших в буквальном смысле носил на руках, организовал для детей подсобное хозяйство, научив их выращивать овощи, гречу, зерновые. Но в послевоенном 1949-м Зеленухин был снят с работы и исключен из партии за то, что принял в детдом ребенка врага народа. По тем временам история достаточно типичная. Тем не менее персонально по его, Баронову счету, архискотская.
А к скотству, равно как и к смерти, привыкнуть нельзя.
Так его учили — сперва отец, а затем Михаил Михайлович Хромов.
Светлая им обоим память…
До Богчино Барон добрался на колхозной полуторке, мысленно поблагодарив за дельный совет железнодорожницу Лиду. Дорогу он запомнил, потому обратно в город решил прогуляться пешком. Тем более всего пути оказалось километров пять-шесть.
Неспешно дойдя до очень условной, с учетом повсеместной одно— и двухэтажной застройки, границы города, Барон свернул в направлении главной местной достопримечательности — Галичского озера. «Кормилица наша! Кормилица и красавица!» — как любовно отзывался о нем директор детдома, рассказывая про то, как местный рыбный промысел помогал подкармливать блокадных ребятишек.
Озеро, что и говорить, впечатляло.
Формы гигантского овального зеркала, помещенного меж двух плоских берегов, оно вытянулось с запада на восток, и там, где горизонт сливался с водной гладью, созерцательное ощущение бескрайности зашкаливало. Причем настолько, что в какой-то момент начинало казаться, будто ты стоишь не на озерном, а на морском берегу.