Юрка кивнул, попытался подняться и, морщась от боли, схватился за ребра.
— Та-ак! Митяй! Этого сына полка тоже к коновалам забирайте. Только смотри, чтобы они по дороге сызнова друг дружке в горло не вцепились.
Партизаны с деликатной осторожностью вывели из землянки Юрку, а следом, уже безо всяких церемоний, выволокли размазывающего по лицу хлещущую кровь Битюга.
Дождавшись их ухода, Лукин устало опустился на нары и схватился за голову:
— Ну почему?! Почему именно на мою дурную голову и такие напасти?
Клавдия, дрожа всем телом, продолжала громко всхлипывать, все еще не веря в чудесное спасение.
— Может, и к лучшему, что на твою? А, Сережа? — тихо спросил Катерина.
С некоторых пор между ней и Лукиным образовалась грозящая перерасти в нечто больше симпатия. А потому сейчас, не на людях, Катя могла себе позволить подобное неуставное обращение.
— Это еще почему? — не понял Сергей.
— Если бы сейчас здесь, на твоем месте, был Хромов, Битюгу бы медсанчасть не понадобилась. Михалыч бы его просто пристрелил. На месте.
— Да чтоб вам всем провалиться! — рыкнул Лукин, понимая всю правоту слов девушки, и, рывком поднявшись, вышел из землянки.
* * *
Допив пиво, Барон сдал пустые кружки в ларек и двинулся вверх по улице Луначарского — в сторону центра, а далее — вокзала.
Разжившиеся водочной четвертинкой Пичуга и его визави, носивший в миру прозвище Дроныч, к тому времени успели основательно полирнуть. По этой ли, по иной ли причине Дроныч сопроводил уходящего Барона недобрым, а следом свистнул крутящегося неподалеку пацаненка лет двенадцати:
— Котька! Ходи до нас!
Пацан шустро прискакал к столику и уставился на взрослых с вопросительной готовностью исполнить любое поручение.
— Мужика с чумоданом видишь?
— Вижу.
— Метнись. Проследи, где стояночку сделает, а после нам маякни. Понял?
— А папироску дадите?
— Вернешься — получишь. Давай шевели копытами.
Пацан со всех ног припустил за Бароном.
— На фига тебе сдался этот фраер? — смачно рыгнув, поинтересовался Пичуга. — Он же откупился?
— Не люблю борзых. Особливо пришлых…
По первости Котька отработал хвостом недолго. (Это чуть позже ему придется изрядно попотеть, наматывая круги за чужаком с чемоданом. Впрочем, тут мы несколько забегаем вперед.)
Минут через пять, все здесь же, на Луначарского, Барон притормозил, привлеченный мемориальной доской, висящей у входа в двухэтажное, красного кирпича здание. Заинтригованный, подошел поближе, вчитался. Надпись на доске гласила, что в этом здании 19 мая 1919 года на собрании коммунистов выступал нарком просвещения А. В. Луначарский. «И это, судя во всему, стало самым ярким событием в жизни города за всю его новейшую историю», — развеселившись, подумал Барон.