Такого рода литературу Бодлер и называет сюрнатуралистической, противопоставляя ее литературе натуралистической, то есть нацеленной на копирование действительности. Сюрнатуралистическая (сверхприродная) литература, по Бодлеру, не копирует природу, а выявляет те глубинные аналогии, которые лежат в основе жизни и обуславливают ее парадоксальную многозначность. Таким образом, творчество Бодлера, как и творчество других французских писателей этого времени, также нацелено на выявление объективного закона, но в данном случае это не столько закон общественной жизни, сколько закон, определяющий жизнь всего мироздания.
Поэтому в поэзии Бодлера, воспользуемся выражением Достоевского, «противоречия вместе живут». Красота сопрягается с пороком и отчаянием (стихотворения «Гимн красоте», «Люблю тот век нагой»); смерть представляется желанной в силу сулимых ей возможностей новой жизни («Путешествие»); любовь не мыслится вне ненависти и насилия (стихи к Жанне Дюваль); а носителем идеального начала оказывается страдающий по причине собственной преступности человек: в стихотворении «Идеал» это леди Макбет, в стихотворении «Литании к Сатане» – Сатана, в целом ряде других стихотворений – сам лирический герой, чье переживание собственной порочности содержит в себе странную браваду пороком (например, стихотворение «Непоправимое»). Приведенные ниже и самые, пожалуй, знаменитые стихотворения Бодлера, выразительно иллюстрирует описанные особенности его поэтического мышления.
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.
И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.
Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.
И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.
То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.
Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,