— Да, — тихо ответила девушка, — я верю. Твой сын будет счастлив.
— Я сильно кашляю, — сказала женщина, — у меня грудная болезнь. Когда я умру, мой Тагана никому не будет нужен. Если он станет грамотным, ты не бросишь его?
— Нет.
— Сюда ехал обоз с хлебом для кооператива «Кочевник». Обоз обокрал кто-то, а в городе хлеба мало. Город молодой и хлеба не хватает.
— Не верь этому, — сказала Тоня, и тонкое лезвие страха тронуло ее душу.
— Я об этом не буду пока думать. Я верю вам, приехавшим из Москвы. Завтра мы поедем.
И вновь скрипят нарты о звонкий ноябрьский наст. От стойбища к стойбищу, от сопки к сопке.
Но быстрее нарт летит молва:
«Русская учительница собирает детей в школу, чтобы из них сделать солдат, а потом убить на войне. Не верьте русским. Они будут бить детей, морить их голодом, учить злобе против родителей».
И летела другая молва:
«Из далекого города Москвы приехала русская учительница Тоня. Она любит ненцев. Она им рассказывает правду о Ваське Харьяге. И тот ее хотел убить. У русской теперь отморожены ноги и лицо, но она ездит по тундрам и учит ненцев правде. Отдавайте ребят в школу. Не верьте Ваське Харьягу. Не прячьте детей от русской девушки, потому что она им хочет только хорошего».
Но почему-то люди верили больше первой молве.
Тоня Ковылева видела многолюдные стойбища, но в них не было детей. Дети были спрятаны. Они перевозились из пармы в парму только для того, чтобы их не увидела русская учительница.
В одном из стойбищ она заметила спящего ребенка.
— Чей это? — спросила она у побледневшей при этом вопросе женщины.
— Это… это не мой… Не знаю чей, — сказала женщина.
Тоня с горечью посмотрела на нее.
— Я знаю — это твой ребенок. Я же хочу вам только хорошего.
Женщина с криком выскочила из чума. Тоня слышала, как ее обступают другие женщины и кричат:
— Приехала хозяйка наших детей, забирает, как своих!
Тоня вышла посмотреть, что там. Она увидела разъяренные лица женщин.
— Ездишь все равно, что безглазая — не уходишь от наших чумов!
— Да, — сказала Тоня, — я не уеду, пока не добьюсь своего. Я не из таких…
И она осталась жить в парме. Долгими сутками она рассказывала пастухам, охотникам, женщинам о Москве, о науке, о Советской власти, о колхозах.
С каждым днем все спокойнее и проще становились ее отношения с окружающими, а молва, как озеро от большой реки, питалась ее речами. Молва несла ее простые и задушевные слова в самые далекие стойбища. Ее встречала другая молва, злобная и слепая. Происходила борьба, но с каждым днем слово правды из уст русской хабени просачивалось все настойчивее и настойчивее в сознание угрюмых, суровых и недоверчивых охотников, рыбаков и оленеводов.