– Уже было три, – ответила Альбина. – Врачи сказали, что полностью внешность восстановить невозможно.
Это была не авария: один псих плеснул ей в лицо какой-то едкой дрянью, которая попала преимущественно в глаза.
– Его хотя бы посадили? – спросила я, шокированная.
– Признали невменяемым, – ответила Альбина. – Поместили в психушку. Эдика я бросила первая, чтобы было не так унизительно. А она… О ней я больше не хочу вспоминать. Что-то мы засиделись, ты не находишь?
Я согласилась, что неплохо было бы пройтись. Я вышла из кафе, забыв о том, что Альбина всё-таки незрячая, и мне следовало бы ей помочь, но она сама нашла дорогу к выходу.
– Не убегай далеко, Настенька, – услышала я у себя за спиной её голос. – Мне бы не хотелось тебя потерять.
Я подождала её. Она нащупала мою руку и ласково сжала. Теперь, после всего рассказанного ею, это приобретало новый смысл, который вызывал у меня холодок в низу живота. Альбина сжимала мои пальцы, но это, как ни странно, не вызывало у меня отталкивающего чувства. Я даже испытывала к ней уважение за то, что она, вопреки своему увечью, которое другого, более слабого человека могло бы заставить опустить руки, продолжала жить и даже работать. Она не сидела ни на чьей шее и была материально независима, ездила с водителем на шикарном джипе и расставалась с тысячерублёвыми купюрами с такой же лёгкостью, с какой я расстаюсь с десятками. Рядом с ней я чувствовала себя жалкой неудачницей – притом, что я-то зрячая! Пару минут мы шли по аллее, не говоря ни слова: я подавленно молчала, а Альбина вслушивалась в моё молчание. Наконец она сказала:
– Ты что-то примолкла, Настенька. Как будто отгородилась стеной… Ты рядом и одновременно далеко от меня. Я напугала тебя или шокировала? Скажи хоть что-нибудь.
Я проговорила:
– Да мне и сказать-то особенно нечего… Моя жизнь была далеко не такой яркой, как ваша. Со мной не случалось ничего интересного, всё как у всех. Серенько и скучно. Я – одна из миллионов, я никто.
Альбина даже остановилась.
– Что ты, Настя! Не говори так. Господи, как же ты ошибаешься, глупенькая…
И она вдруг обняла меня прямо посреди аллеи. Мимо шли люди, и мне казалось, что на нас все смотрят. Признаться, в этот момент мне было весьма неуютно. Ветер взвихрил метель из белых лепестков, а в небе прокатился гром, последний аккорд которого отдался у меня в груди странным двойным ударом.
– Больше никогда так не говори о себе, – сказала Альбина. – И даже думать не смей. Потому что это неправда.
У меня в горле стоял горько-солёный ком.
– Что вы во мне нашли?