– Оставьте её в покое!
Я рыдаю:
– Аля, мне плохо… Мне очень плохо… Зачем они издеваются надо мной? Пусть они уйдут…
– Господи, Настенька, да с чего ты взяла, что над тобой издеваются? – говорит горьковато-свежий голос совсем не насмешливо, а даже вроде бы сочувственно. – Аля сказала вчера, что ты заболела, и мы пришли узнать, как твоё самочувствие. Если ты плохо себя чувствуешь, мы не будем тебе докучать. Поправляйся скорее.
– Может, пивка для поправки здоровья? – язвит кто-то.
– Заткнитесь там, – отвечает женский голос с запахом мужской элегантности. И добавил, обращаясь ко мне: – Мы пойдём, Настенька. Отдыхай, не будем мешать.
Избавлю вас от подробностей процесса моего протрезвления, скажу только, что оно идёт тяжело и медленно. Мадина скармливает мне целую пачку дорогих капсул, предназначение которых заключается в выведении из организма вызывающих отравление продуктов распада алкоголя. К вечеру мне становится лучше.
Я остаюсь у Альбины и на вторую ночь. Если предыдущую я проспала одна, то сегодня ко мне под одеяло проскальзывает рука Альбины, а её голос нежно спрашивает:
– Утёнок, можно к тебе?
– Зачем ты спрашиваешь разрешения, Аля? – вздыхаю я. – Это твой дом и твоя постель.
– А девушка, которая лежит в постели, – моя? – спрашивает Альбина, лаская меня под одеялом рукой.
– Конечно, твоя, – улыбаюсь я, возбуждаясь от её прикосновений.
– Ну, если так, то, может быть, она не откажется прижаться ко мне сегодня ночью?
Она забирается под одеяло и обнимает меня. Наши ноги переплетаются.
– Ну вот, я прижимаюсь к тебе, – говорю я.
– Отлично, – улыбается Альбина. – Но как насчёт того чтобы сделать это без трусиков?
Трусики падают на ковёр рядом с кроватью. Нетрудно догадаться, что на сон этой ночью времени у нас остаётся меньше обычного.
Утро второго января встречает меня чашкой ароматного свежесваренного кофе. Сегодня никаких гостей, только мы с Альбиной и солнечный зимний день – точь-в-точь такой, какой увековечил в своём стихотворении Пушкин. У Мадины выходной, и завтрак готовлю я, а Альбина сидит у стола и с улыбкой слушает звуки моей кухонной возни. Когда я ставлю перед ней тарелку с аппетитными дымящимися оладьями, она привлекает меня к себе на колени и приникает к моей шее губами – жарко и щекотно.
– Господи, как я тебя люблю, малыш, – шепчет она. – Никому тебя не отдам. Ты моя.
– Целиком и полностью, – заверяю я.
Идиллия длится до обеда: приезжает Диана Несторовна. Заглянув мне в глаза, удовлетворённо кивает:
– Ну вот, совсем другой вид.
Я сразу говорю:
– Сегодня я объявляю сухой закон.