– У меня что-то нет аппетита, извините, – бормочу я.
– Ну, куда это годно! – досадует Диана Несторовна. – И лицо прямо как на похоронах.
– Я же сказала тебе, она болеет, – говорит Альбина.
– Ничего, мы её вмиг вылечим.
Лекарство, которое она ставит передо мной, – сто пятьдесят грамм водки в пузатом коньячном бокале. Я сомневаюсь, что это мне поможет, но Диана Несторовна безапелляционным тоном приказывает:
– Ну-ка, одним духом!
Водка – после супрастина, практически на голодный желудок и в такой приличной для непьющей девушки дозе – наносит по моей нервной системе мощный удар. Диана Несторовна пьёт сто грамм, закусывает лимоном и говорит хрипло:
– Ух, хорошо прошла!
Мне кажется, что даже слишком хорошо. Мне хочется ещё, и я выпиваю… не помню, сколько. Просыпается аппетит, и я, поклевав салата, изъявляю желание потанцевать. Звучит музыка, я топчусь около Дианы Несторовны, повиснув на её плечах, а она посмеивается:
– Что-то развезло тебя, голубушка.
Меня и вправду развезло: ноги заплетаются, и сложное танцевальное па заканчивается падением.
– Так, всё, хватит, – говорит Альбина решительно. – Ей пора отдыхать.
Я снова оказываюсь в постели. Я не знаю точно, сколько сейчас времени: наверно, часа два или три. В горизонтальном положении у меня кружится голова, и меня начинает тошнить; смутно помню тазик, подставленный Мадиной, какие-то бело-розовые капсулы; на мой немой вопрос я получаю ответ:
– Это от отравления.
Мне уже всё равно, и я глотаю капсулы. Мне плохо, меня выворачивает наизнанку, по сравнению с этой дурнотой всё остальное ерунда, и я равнодушно слушаю, как Альбина и Диана Несторовна разговаривают на повышенных тонах. Слов почти не могу разобрать, но кажется, речь идёт обо мне.
– Ей и так со вчерашнего дня… А ты… зачем было?
Что отвечает Диана Несторовна, совсем непонятно, но её голос звучит отрывисто и с металлическим звоном. Кажется, она уезжает; становится жутко, у меня в голове пищат и надрываются на разные голоса какие-то будильники. А потом надо мной склоняется новое лицо:
– Что такое с девочкой? Кто её до такого довёл?
Я никак не могу понять, кто это. Голос женский, но туалетная вода мужская, горьковато-свежая. Кто-то гладит меня по волосам:
– Настенька, открой глазки! Порадуй нас своим лучезарным взглядом!
В спальне ещё несколько человек, я обвожу их всех глазами, но не могу узнать лиц. Весёлый голос, пахнущий мужской туалетной водой, смеётся:
– О, да ты совсем никакая. Весело встретили Новый год без нас?
Мне кажется, что все они смеются надо мной, над моим состоянием, и мне хочется от них спрятаться, но спрятаться некуда. Я натягиваю одеяло на голову и плачу. Раздаётся спасительный голос Альбины: