— Брат Андреас волнуется за вас.
— Ах, не стоит. Болезни — удел стариков, так уж мир устроен. Дай Бог вам, дети мои, исправить его к лучшему… — Философ беспокойно шевельнулся и попросил воды.
Напившись, он горестно вздохнул и впал в глубокую задумчивость. Желая развлечь старика, Ренье стал рассказывать о том, как их принял епископ, но вскоре заметил, что философ не слушает его. Он сказал:
— Вы устали, мэтр, отдохните. Я приду в другой раз.
И Виллем ответил:
— Ничего, сын мой. Скоро у меня будет остаточно времени, чтобы отдохнуть.
— Такого отдыха я никому не желаю, — сказал пикардиец.
Старик снова вздохнул.
— Когда ты говоришь, сын мой, я слышу эхо. Как будто кто-то уже произносил эти слова. Когда это было? Кто это говорил? Ты это или мой друг Исаак? Вы так похожи, что я теряюсь. Я словно распят между прошлым и настоящим, и будущее мое возвращается к прошлому, как змей, кусающий собственный хвост. Все повторяется… Если бы ты знал, Ренье, сколько мучений причиняет новый виток жизни в момент, когда твое время истекает. Голова кружится от этих видений…
— Что вам привиделось, мэтр? — спросил пикардиец с любопытством.
— Я видел змея, пригвожденного к кресту, и белое покрывало над телом мученика. А за ним — сонм огней, растянутых между небом и землей… Ах, сынок, я вижу так много, но уже не понимаю, что значат эти видения. Разум мой не в силах принять их, он слабеет, мысль притупляется… Запомни, потеря рассудка страшнее смерти. Перестав осознавать себя, человек подлинно исчезает из мира. Сохранит ли душа свое осознание после смерти, или, возвращаясь к Богу, все мы делаемся безлики? Я узнаю это — скоро, очень скоро…
— Даст Бог, вы проживете дольше, чем думаете, мэтр, — сказал Ренье.
— Я был бы рад этому, сынок, — произнес философ ласково, — ради Андреаса. Из-за него я прошу Господа продлить мои дни. Что с ним будет? Прошу тебя, Ренье, не оставляй его, когда меня не станет. Будь ему братом, поддерживай во всем. Жизнь для него — тяжелое бремя, которое трудно нести в одиночку. Во имя Господа и его крестных мук, не бросай друга… И скажи ему, что он до последней минуты останется в моем сердце. Я взял эту ношу на себя, а теперь не в силах с ней расстаться — я люблю его сильнее, чем можно выразить словами.
— Лучше ему будет услышать это от вас, — сказал пикардиец.
Но Виллем Руфус закрыл глаза и отвернулся.
— Нет, не приводи его сюда, — прошептал он. — И если захочет придти, не пускай.
— Почему, мэтр? — спросил Ренье.
— Таково мое желание. Исполни его, и Господь вознаградит тебя за доброе дело. А Андреасу передай мое благословение. — Мутная слеза выползла из-под морщинистого века и превратилась во влажный след на щеке старика.