Андреас застыл у печи. Его искалеченная рука мелко тряслась.
— Я сделаю то, что должно, — сказал он после долгого молчания. — И будет по сему.
Хмурый, как туча, Ренье оставил его, сам же отправился искать Стефа. Пройдя по дворцу, он заметил вокруг непривычную суету и узнал, что через четыре дня римский король возвратится из Антверпена. Весть эта показалась Ренье дурным знаком, но, не желая внимать ему, пикардиец сделал вид, что радуется больше других. Скоро он нашел себе товарищей, вместе они отметили грядущий приезд австрийца столь рьяно, что к вечеру едва могли держаться на ногах. Кое-как Ренье добрался до лаборатории и сразу лег спать, не сказав ни слова другу и даже не поглядев, чем он занят.
Андреас же, возблагодарив Бога за безветрие, в который раз проверил тягу в печи и принялся наблюдать, как плавится свинец в глиняной купели. Днем он уже пробовал купелировать серебро и счел результат неудачным. Но сейчас все проходило как надо, и философ ощущал непривычное умиротворение. Сомнения, вечные его спутники, наконец-то развеялись, и тревога перестала грызть сердце. Теперь Андреас был уверен, что все делает правильно. Он следил за стенками муфеля: меняясь, их цвет указывал на то, как прибавляется температура в печи. Простое это занятие требовало глубокой сосредоточенности. Андреас смотрел, как расплавленный свинец понемногу впитывается в стенки тигля, унося все нечистые примеси, и чувствовал так, словно это его душа очищается от разъедающей ее скверны, от всего тяжелого, темного, стыдного, что мучило его семь долгих лет.
В последний раз удалив шлак, он заметил, что тигель полностью пропитался свинцом и на поверхности расплавленного металла появилась радужная пленка. Философ осторожно качнул сосуд, и ослепительный блеск серебра прорвался сквозь нее и на миг застлал Андреасу глаза. У философа перехватило дыхание. Острая вспышка ликования, подобно этому сияющему блеску, прорвала пелену спокойствия, которым он себя окружил, и пронзила его с головы до ног.
С гордостью и умилением Андреас взирал на дело своих рук, чувствуя, как его душа наполняется неизъяснимым блаженством. Действуя размеренно и неторопливо, он вынул тигель из печи, перелил серебро в приготовленную форму и поставил остужаться. Каждое движение доставляло ему ни с чем не сравнимую радость.
Не сводя взгляд с чистейшего серебра, Андреас опустился на колени и прошептал:
— Qui timetis Dominum laudate eum universum semen Iacob magnificate eum… quoniam non sprevit neque dispexit deprecationem pauperis nec avertit faciem suam a me et cum clamarem ad eum exaudivit me.