Андреас вытянул руку и нащупал в темноте брошенный пикардийцем плащ. Машинально он набросил его на плечи и, шатаясь, поплелся к двери. Сознание его тускнело, рассудок цепенел. Единственная мысль еще теплилась в нем: прочь отсюда, идти… Ни о чем более не думая, Андреас направился к учителю.
Он сам не мог сказать, как случилось, что никто не остановил его; как удалось ему миновать епископские покои и выйти из дворца; как он прошел по городу и не был задержан стражей.
Один раз глаза философа различили свет факелов: он принял их за призрачные огни и потянулся следом, как завороженный. Но они вдруг исчезли, оставив его в душной темноте улицы, и от внезапного головокружения он едва не лишился чувств. Густой воздух облепил город, как мокрая горячая вата, и люди стонали во сне, оттого что им трудно было дышать.
Андреас вдруг забыл, куда он идет, и стал оглядываться с рассеянным любопытством. Перед ним была церковь святых Иоаннов: острый, как игла, шпиль колокольной башни гордо возвышался над кварталом. Вокруг церкви теснились особняки членов Большого совета Мехелена — мрачные каменные строения в два и три этажа, украшенные гербами именитых родов.
Дом из красного кирпича с вычурными башенками по углам привлек внимание философа. Ему представилась огромная холодная печь, забитая пылью и золой: из ее пустого зева вылетали клубы невесомого пепла из открытой пасти и покрывали все вокруг бледным саваном. Вскоре Андреас увидел, что сам окутан целиком, точно покойник, — но он тут же забыл о том, что видел. Его голова вновь потяжелела. Он сдавил виски руками, стараясь поймать ускользающую мысль, но она не давалась, кружась перед ним, как перышко в воздушном потоке. Сердце билось редкими неровными толчками, по телу струился пот, пропитывая рубашку. Андреас сбросил плащ, потом поднял его и потащил по земле. Все это время ему казалось, что он не двигается — меж тем он чувствовал, что приближается к цели. Неведомая сила сдвигала для него пространство, подтягивала улицы и дома. В очередной раз подняв голову, он увидел перед собой ворота бегинажа и, наконец, вспомнил, зачем пришел сюда.
А в это время Виллем Руфус проснулся и позвал:
— Пить… прошу, воды…
Ему никто не ответил.
Старик попробовал подняться, опираясь на локти. В ребрах у него неприятно кольнуло. Он заморгал, пытаясь разглядеть в темноте хозяйку или ее служанку, ночевавших в пристройке по очереди, но его глаза не различали ничего, кроме серых пятен. Старик подумал, что женщины спят, и окликнул громче:
— Сара! Госпожа Хеди!