Судьи молчали, вид у них был растерянный. Но священник все же сказал:
— Обвиняемые имеют право говорить в свою защиту.
— Для них было бы лучше признаться сразу и на коленях просить прощенья у Господа, — ответил Имант.
— И все же вина этих женщин не вполне доказана, — возразил священник, — поскольку нет ни улик, ни свидетельств в том, что они исполняли колдовские ритуалы, произносили слова и угрозы, сопровождаемые порчей людей, животных или имущества.
— В таком случае обвиняемых следует добиться от них полного признания, не боясь прибегнуть к пытке, — сказал Имант.
При этих словах Грит еще крепче обняла госпожу Мину, а среди горожан поднялся ропот. Судьи начали совещаться: одни были на стороне дознавателя, другие, знавшие Хендрика Зварта и его сестру, утверждали, что показания свидетелей позволяют лишь предполагать об их виновности, но ничего не доказывают; священник же открыто заявлял, что черт может наводить порчу, не прибегая к посредничеству maleficas, и поскольку Зварты больше всех пострадали от явления злого духа, их следует считать жертвами, а не соучастниками.
Но тут опять заговорил дознаватель.
— Я вижу, что мои слова были услышаны, но не были приняты во внимание. Как и вы, господа судьи, я всем сердцем желаю, дабы установилась истина; поэтому я вынужден указать на то, что речь идет вовсе не о легком подозрении, а о вещах неоспоримых. Известно, что дом, в котором живут обвиняемые, неспроста пользуется дурной славой; нет сомнений в том, что дьявол являлся туда, а посему дом и все живущие в нем уже отмечены роковой тенью. Взгляните на этих женщин: служанка больна, уродлива, госпожа помешана. У Хендрика Зварта сожжена половина лица, словно дьявол приложил к нему руку. Напоминаю господам судьям, что есть знаки, которые ведьмы могут скрыть; здесь же истина открыта взору, как печать на телах нечестивцев. Но если этих улик и свидетельств не достаточно, чтобы доказать еретическую извращенность обвиняемых, я намерен представить суду иные доказательства давних сношений Звартов с дьяволом.
По знаку Иманта невысокий щуплый юноша в монашеской сутане положил на судейский стол несколько золотых монет, а стражники, стоящие в глубине зала, выступили вперед, ведя под руки еще одного свидетеля. Он шел, с трудом держась на ногах и низко опустив голову; одежда на нем превратилась в лохмотья, слипшиеся от грязи волосы закрывали лицо. Внезапно он оттолкнул держащие его руки, сделал шаг и выпрямился, глядя на дознавателя в упор.
Толпа слаженно выдохнула — это был Андреас.
У дверей отчаянно вскрикнула женщина, но ее голос потонул в общем гуле. Молодого школяра было не узнать; и люди возбужденно спрашивали друг друга, тот ли он красавец, что так важно выступал в зеленом с золотом пурпуэне?