«Алёнушка, любовь моя, вернись ко мне, — просила я. — Ты — мой смысл, моя жизнь, моя душа. Без тебя я не могу. Пусть прошлое останется позади, для меня оно не имеет значения».
«Дело не в тебе, — ответила белая фигура печально. — Я сама не смогу жить, помня о том, что я натворила в прошлой жизни. Это слишком тяжело — жить с этим».
«Принцесса, твоя душа очищена покаянием, — сказала я. — Она светла и легка, как белая голубка. Не взваливай снова на себя бремя, которое уже давно снято с твоих плеч!»
Но её фигура с печальным вздохом начала удаляться, растворяясь в тумане.
«Нет! — рванулась я за ней, но обожглась огнём… И тогда, как в прошлый раз, я обратилась к туману: — Сумрак, отдай её душу. Взамен я жертвую тебе остатки своей человеческой сути. Отныне я буду питаться, как вампир — одной лишь кровью, приблизившись к твоим детям и по духу, и по образу жизни. Если тебя устроит такая жертва, отдай мне Алёнку!»
Пламя костра взметнулось, как живое, огромным столбом, и меня начало всасывать в палящий огненный смерч. В нём сгорало всё, что во мне ещё оставалось человеческого… Мама… Откуда она здесь? Её умоляюще протянутые ко мне руки охватило пламя, и её образ превратился в прах, то же случилось и с невесть откуда взявшимся отчимом. Корчились в огне образы Кельца, Змея, других охотников… И вдруг — Массимо! С вдохновенно развевающимися волосами и горящими глазами он воскликнул, перекрывая гул огня:
«Если в вашем сердце горит неугасимый светоч — любовь, сумрак не властен над вами!»
Выплюнутая огненной воронкой, я вновь очутилась на поляне под звёздами. Костёр догорал: видимо, времени прошло немало. Медведь сидел рядом, суровый и неподвижный, как изваяние, и в его глазах плясали отблески умирающего огня. Пустой лоток снова начал наполняться кровью, да так быстро, что я едва успела поднести его ко рту, роняя капли на траву и цветы. Бережно приподняв Алёнку одной рукой, другой я поднесла к её губам лоток с остатками крови.
— Выпей, принцесса… Всего пару глоточков, это не страшно.
Её глаза приоткрылись — туманные, потусторонние. Хоть в огне и сгорело столько человеческих образов, моя любовь к ней была на месте — никуда не делась, даже, как мне казалось, стала ещё глубже и нежнее, только теперь — с лёгкой горчинкой. Осторожно поддерживая Алёнку, я дала ей выпить несколько глотков… Кажется, она даже не поняла, что именно она пьёт. Поцеловав её алые от крови губы, я сказала:
— Я люблю тебя, Алёнушка.
Но всё оказалось не так просто. Обведя вокруг себя удивлённым взглядом, Алёнка спросила: