Стоящий справа от нее Фредерик смотрел на изображение восторженным взглядом ребенка.
– Святой Михаил побеждает зло, – медленно произнес он. – Что скажешь?
– Э-э-э… очень необычно.
– Ты когда-нибудь видела нечто столь отвратительное? Оно еще хуже, чем мне запомнилось.
Слава богу, а она боялась, что совсем ничего не понимает в живописи.
Они были здесь одни, руины монастыря не представляли интереса для большинства туристов, и причина была очевидна. Мало кто захочет увидеть эти ужасные фрески, сохранившиеся каким-то чудом в этом единственном помещении, и камни, разбросанные по всей остальной территории.
Пайпер повернулась к Фредерику.
– Но ты же писал статью на эту тему. – После всего прекрасного, что они увидели за эти дни, посещение монастыря стало разочарованием.
– Писал, – кивнул Фредерик, не отрывая взгляд от стены.
– Но почему? – Возможно, она многого не понимает, скорее всего, существует обоснование с исторической точки зрения.
Фредерик взял ее за руку и потянул к себе.
– Причина в том, что я считаю, что эта фреска изначально не должна была стать красивой. Создававшие ее люди знали, что обделены талантом, или, напротив, считали себя выдающимися художниками, это не важно. Картина совершенна как раз благодаря недостаткам. Ты видишь уродство, я вижу радость. Страсть.
Страсть, на ее взгляд, ощущалась лишь в речи Фредерика. Таким он был на площади Вогезов, хотя, пожалуй, тогда спокойнее.
– Из всех произведений живописи это одно из моих самых любимых. Как раз благодаря его простоте.
– Когда ты так говоришь… – Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она была счастлива и благодарна ему за то, что он решил поделиться с ней своими мыслями. Желая выразить свою признательность, она побоялась, что он услышит лишнее в интонациях ее голоса, и просто улыбнулась. – Если бы тебя слышали люди, им бы тоже захотелось посмотреть на это чудовище с распухшими губами.
– Бедный святой Михаил. У него такой вид, будто он переборщил с коллагеном, верно?
– Рада, что тебе довелось снова его увидеть.
– Я тоже.
Они разглядывали фреску и молчали. Вернее, Фредерик любовался ею, а Пайпер следила за ним. С минуты их первого поцелуя на его кухне в Париже Пайпер не переставала ощущать себя словно во сне. Сюрреализм ситуации не давал ей покоя. Она не могла поверить, что у нее роман с Фредериком. Ее не покидало чувство, что она падает в пропасть. Лишь бы не упасть ниже, чем она сейчас находится.
– Хочешь, я покажу тебе кое-то еще? – прервал ее размышления Фредерик.
– Здесь? А аббатстве?
Он кивнул и взял ее за руку.