— Я — Травин, путешественник вокруг света на велосипеде.
— На велосипеде?!
— Помогите снять одежду, — не отвечая, попросил Травин.. — Сейчас я с Печоры, переход ужасный, заблудился… Чувствую, отморозил ноги…
Костюм разрезали сухарным ножом, ноги спустили в ледяную воду; пальцы действительно оказались обморожены.
— На велосипеде!!! — не мог притти в себя пекарь.
— Внесите, пожалуйста, его, он у сеней, — обратился Травин.
Гостя уложили в постель, и в ту же минуту безмятежно, словно новорожденный, он заснул.
Ночь. За стенами посвистывает стихающий ветер. Травин промычал во сне, полуоткрыл глаза на лампу, на бодрствовавшего пекаря. Травин сказал слово, и началась у них бессонница.
Около трех лет назад выехал он на велосипеде из Пскова на Ленинград, Вятку, Владивосток, Камчатку, через Японию южной полосою вдоль Китайской границы на Монголию, по Сибири, Туркестану на Каспий, Кавказ, в Крым, Украину, Белоруссию, Карелию, Лапландию, оттуда на Архангельск, Пинегу, Вайгач и теперь в Хабарово.
— Вот какие дела! — потирал руки обрадованный появлением человека пекарь.
Велосипедист развернул тетрадь с сотнями регистрационных печатей, подтверждающих путь следования — цветастые огромные печати ЦИК’ов Нацреспублик, скромные — окружных и волостных исполкомов, иероглифическая надпись японцев в Хакодате.
— Метели, туманы… — рассказывал Травин про поход с Печоры. — Продвигался не более пятнадцати километров в сутки. Пришлось выйти на лед и двигаться вблизи берега по компасу. У острова Песякова ушел на сорок километров в океан… Начала падать шерсть с одежды. Зароешься в снег, а она вмерзает клочьями. Перчатки обопрели, лепты свалялись, чувствую — мерзнут ноги. По льду ехать бы удобно, но все время метели, — ноги начали сдавать.
На двенадцатые сутки вышел на землю. У морского знака должен быть самоедский чум — ни знака, ни чума. Сперва подумал, что попал на маленький островок Чаячий, но прошел по циклометру более десяти километров — и нет конца. Иду еще четверо суток. Если это тундра, то, по карте, я встретил бы речку, а если о. Песяков, то давно пересек бы. Часы стали…
Сбился с круговых суток: день или ночь? По набою снега определяю, что я в океане, мелкой снеговой барханы, указывающей на близость берега, не приметно. Всюду равнина. Где я: на воде или на суше? Фанерной лопаткой, которой обычно разгребал снег для спанья, копал, копал, ни до чего не докопался. Повернул к югу…
— А питался-то как? — спросил пекарь, слушавший с напряженной неподвижностью лица.
— Два печенья утром, два вечером, а тут все вышло…