Солнце томительно знойно. Мокрая тундра исходит душной испариной. Отгоняя овода, олени вихрем кружатся на месте.
— Сколькие сутки олешки мучатся! — говорит ненец, сидящий со мною рядом.
— Оленя пастушить надо, а то все стадо на ветер, — поддержал разговор Павел Михайлович Ледков, считавший Ваську, с тех пор, как того избрали председателем районного исполкома, плохим пастухом. — Ваш в оленях серьезно живешь, — ни о чем другом не думаешь, оленьим воздухом питаешься. Каждый самоедин — пастух, но пастухи бывают непарные (разные). У одного — олени худые, негде ворону клюнуть, в костях — вода, у другого — олень сальный, спина лягой становится.
— Товарищи! — обращается к съезду на коми-языке «Глазное Окно», когда все были в сборе. — Прежде чем приступить к выборам президиума, я предлагаю пропеть Интернационал. Советские съезды принято начинать рабочим гимном.
Ненцы внезапно стихли. С полчаса «Глазное Окно» разъясняет — что такое Интернационал. Игнатий Талеев переводит по-самоедски.
Первым затягивает «Глазное Окно», за ним член ненецкого окрисполкома Клавдия, потом вступают самоеды-комсомольцы, пекарь Зайцев, агент Госторга и «Кочевника», краевед Прокофьев и я. Только успели нестройно вывести «Вставай, проклятьем заклейменный» — вдруг вскакивает с земли один ненец, за ним весь съезд.
— В чем дело? — растерялся Трофимов.
Самоеды сбились в кучу.
— В чем дело? — спрашивает «Глазное Окно».
— Думали, что похороны. Зачем нас хоронить? — негодует старик.
— Мы соборку приехали делать… Нам не нужно песен, — говорит бедняк Василий Птичья Грудь.
— Так принято у нас, — поясняет «Глазное Окно», — всегда на съездах поют.
— Не привыкши мы… мы — темные… Ничего не знаем… — выкрикивают ненцы.
Председатель Вайгачского Совета Гавря Тайбарей рассказывает так:
— Один по нужде вскочил, живот у него порченый, а мы не разобрались и тоже за ним.
— Это проделка шаманов и кулаков, — сказал ненец-комсомолец Ефим Лабазов, когда мы присели на камне. — Их лишили избирательных прав, они хотят сорвать съезд.
В районе Третьего Тундрового Совета бедняцких хозяйств—132, середняцких—47 и кулацко-шаманских—14. Кулаки и шаманы сильны влиянием.
— Раньше, — говорит Лабазов, — я пастушил стада у Ледкова. У него две тысячи оленей, у бедняка бывает сто оленей. Ледков дает бедноте мясо и ездовых оленей в держку, он что скажет — беднота делает. Бедняки боятся кулака. Неправда, будто в тундре все одинаковы. Сын Хатанзейского Василия Григорьевич в этом году дал калыма пятьдесят песцов и семьдесят олешек, а невеста притащила восемь нарт имущества, легковые сани с дорогой упряжкой и много оленей. Конечно, кулакам теперь скучно стало, их лишили кредита, уменьшили продовольственную норму. Теперь они всячески подговаривают бедноту, еще много, много скандала будет от них.