миллионерами. Амадор продолжает вливать средства на оффшорный счет Ким. Счет открыт
не на ее имя, но у нее есть к нему доступ в любой момент.
Впрочем, толку от этого мало. Со счета она берет ровно столько, чтобы хватало на
жизнь. Сущую ерунду, но теперь хотя бы пользуется деньгами.
Глава 20
Восьмой год заключения становится одним из самых захватывающих. В тюрьме бунт.
Точнее он только назревает, но, если заключенные возьмут под контроль диспетчерскую, в
этот раз все может закончиться так же хреново, как и в восьмидесятом. У Нью-Мексико
кровавая история, с которой может посоперничать всего пара-тройка штатов. Атмосфера в
старой тюрьме трещит по швам и сама по себе отравляет. За столетия здесь было слишком
45
http://worldselena.ru/________________________________________________________________________
много смертей, пролилось слишком много крови.
У земли, на которой построена новая тюрьма, история не такая жестокая. Поэтому и
бунтов тут меньше. Хотя, если они выходят из-под контроля, справиться с ними не так-то
просто.
Но я – Швейцария. Беспартийная, нейтральная территория. Сижу на нарах и читаю,
когда очередной новый сокамерник решает присоединиться к общему веселью. Мы с ним
ничего и никогда не делаем вместе.
Изо всех сил я стараюсь держаться в стороне. Честно. Но приходится вмешаться,
когда одного из охранников берут в заложники. Он из нормальных, а не из тех отморозков,
которые цены себе не сложат. У меня нет выбора. Если не вмешаюсь, придется с этим жить.
Бог свидетель, мне и так нелегко уживаться с самим собой.
Выхожу из камеры и вижу, как трое волокут О’Коннела, охранника, к диспетчерской.
У него на виске рана, со рта капает кровь. Сам еле дышит. Отчасти из-за травм, отчасти из-за
слезоточивого газа, который распылили в общем помещении. По лицам всех четверых текут
слезы, и я тоже начинаю чувствовать действие газа.
Один из зеков держит заточку у горла О’Коннела. Второй размахивает гаечным
ключом, который спер из тюремного магазина, уже захваченного бунтарями. Третий
рассказывает О’Коннелу, как оторвет ему голову и превратит ее в унитаз. Правда, я
перефразировал. На деле угроза звучала так: «Я отпилю тебе башку и насру прямо в глотку».
О’Коннел в ужасе, и не без причины. Такие бунты добром не кончаются. Я иду по
проходу с перилами, наступая на куски туалетной бумаги, разодранные подушки и матрасы.
Зеки с охранником в конце прохода, и я иду медленнее. Чем ближе подхожу, тем