Мой папа-сапожник и дон Корлеоне (Варданян) - страница 46

Папа мой Хачатур Сергеевич оказался человеком благодарным. Не знаю, какого Бога благодарил бывший комсомолец Бовян, но по нашей армянской традиции созвал он на пир всю деревню, чтобы отпраздновать приход бандероли. Там же прилюдно взял на себя зарок – больше никаких пиров до… Он не сказал до чего, но мы уже понимали: он что-то задумал.

Слова закончились, началось дело.

Не знаю, до какой страницы дочитал отец, но изменения происходили на глазах. Столичным родственникам отец заложил дом, машину и кукурузное поле, которое он один возделывал вместо целой колхозной бригады, а потому ему принадлежала половина урожая. На вырученные деньги он нанял десятерых сапожников, закупил материалы и принялся за воспроизводство итальянской красавицы. Мой отец прекрасно сознавал, что в случае неудачи рискует абсолютно всем, но под влиянием дона Корлеоне решил идти до конца.

Дело было осенью. Папа сказал, что весною партия его «девочек» должна быть первой на прилавках буквально всех магазинов. Нам стало смешно. Но маленькая Маринка, которая не ходила в школу и обладала неуемным воображением, захныкала, представив горбатых детей девичьего пола, прикованных, как рабы на галерах, к обувным прилавкам. Когда мы объяснили ей, что под «девочками» папа разумел свои босоножки, которые он и его работники наплодят в полном соответствии с оригиналом, то она вообще разревелась, потому что представила себе папины высококаблучные изделия везде – вместо мяса, масла и сахара, вместо лимонада, конфет и хлеба! Маринка ревела, а мы со Светкой хохотали до колик.

Одно замещение все же произошло. Когда в мастерской были сняты соответствующие мерки с пары революционных итальянок, папа принес ее домой и водрузил на телевизор, на кружевную салфетку, где, сколько мы себя помнили, красовалась хрустальная ваза – мамино приданое. Ваза перекочевала на буфет. По вечерам, когда мы все, и даже суровая бабушка, напряженно всматривались в черно-белый экран, переживая то за Анну Каренину, то за рабыню Изауру, отец глядел поверх телевизора на туфли. Потом опускал голову к книге и читал.

«С начала года семья Корлеоне вела войну против пяти семей нью-йоркской мафии. Эхо жесточайшей резни рокотало с газетных пол ос. Многие полегли с той и с другой стороны…»

Что отец видел за этими строчками? И что вообще ему было за дело до далеких итало-американских гангстеров, их детей, любовниц, врагов и многочисленных просителей, что не верили в закон страны, в которой жили, но веровали в право сильного? Какие картинки будоражили отцовское воображение? Об этом мы тогда и не догадывались. Он снова стал глядеть на нас после ужина, но как-то иначе. Он смотрел и мучился прочесть что-то в наших лицах. Что?