«Так ты — воришка?! Ах ты…»
Монет в кошельке звенело ровно пятнадцать — столько же, сколько и было до пропажи.
К своим четырнадцати годам Цветанка была одним из лучших щипачей в городе — за исключительное искусство её уважал даже вор Ярилко с его дружиной. Однако на собственные нужды она оставляла лишь небольшую часть добычи, а всё остальное раздавала нищему, голодному люду и детям. Обчищала она в основном тех, кто позажиточнее, а отнять последний грош у бедняка считала за низость. Бабуля в прежние времена кормилась своим ведовским ремеслом, а теперь стала отходить от дел, и Цветанка взяла на себя обязанности главной добытчицы.
Это позже Цветанка войдёт во вкус к одежде и станет заядлой щеголихой, а пока Дарёна видела перед собой красивого мальчишку-сорванца с совершенно незаметной под свободной рубахой грудью, бесшабашной ясной улыбкой и смелыми искорками в бездонно-синих глазах. И даже не хотелось сердиться за срезанный кошелёк: взгляд Цветанки согрел Дарёну сочувствием и летним васильковым теплом.
«Ну ничего, со мной не пропадёшь, — заверила золотоволосая девчонка, откидывая одеяло из шкур. — Ложись-ка. Притомилась, поди, с дороги-то».
Дарёна действительно смертельно устала: истома и слабость наполняли тело, делая его ленивым и похожим на кисель. Поблагодарив, она улеглась, а Цветанка накинула на неё пахнущее псиной одеяло. Слегка отвернув его край, она осмотрела сбитые в долгом пешем походе ноги Дарёны и принялась с ловкостью хорька рыться на полочках со снадобьями.
«А бабушка не рассердится?» — прошептала Дарёна, тревожно высунув нос из-под пахучей шкуры.
Цветанка только озорно подмигнула: ничего, мол. Деловито заглядывая в сосудцы и коробочки, она нюхала их содержимое, чихала и морщилась, корча смешные рожи. Потом, видимо, нашла то, что искала — круглую баночку с какой-то вонючей мазью. Подцепив на палец немного зеленовато-коричневой гадости, она стала натирать ею натруженные гудящие ноги Дарёны.
«Уйдите, раны-мозоли, уйди, хворь-усталость, — приговаривала она вполголоса. — Пусть Дарёнкины белы ноженьки станут здоровы».
«А ты, часом, не того?.. Не ведьмачишь тоже?» — полюбопытствовала Дарёна.
«И-и! Что ты! — махнула рукой Цветанка. — Бабуля мне своё ремесло передавать не хочет, хоть уж и помирать ей, вестимо, скоро. Так, подслушала кой-чего…»
*
— Ну, что ты, что ты…
На губах Дарёны соль слёз смешалась с терпкой сладостью мёда. Её лесная сказка смотрела с чуть грустной добротой, вытирая пальцами мокрые щёки девушки. Дарёна тихо всхлипывала на плече Млады, оплакивая Цветанку, а черноволосая незнакомка, и таинственная, и до странной дрожи в сердце родная, прижала девушку к своей груди и успокаивающе ворошила её волосы. Потом, приподняв лицо Дарёны за подбородок, она вытерла ей слёзы и мягко коснулась губами обеих щёк.