Звали её на французский манер – Надин, но ей больше подошло бы зваться просто Наденькой. Возраста её определить Художница не могла, сколько ни пыталась. Лучистая и сияющая, Надин выглядела зрелой, но интонации у неё проскальзывали совсем юные, девические. Взъерошив торчащие дыбом волосы Художницы, она засмеялась.
«Тебе давно пора подстричься, не находишь?»
Как по волшебству, в её руках появился чемоданчик с парикмахерскими инструментами. Не успела Художница и моргнуть, как оказалась посреди кухни на табуретке, покрытая накидкой, по которой то и дело скатывались короткие пряди. При помощи ножниц, расчёски и ручной машинки Надин придавала причёске Художницы культурный, как она выразилась, вид, а та, чихая от попадающих в нос волос и слишком яркого солнца, лившегося в кухонное окошко, совершенно по-дурацки улыбалась. Машинка прохладно скользила по вискам, открывала потокам воздуха затылок, состригая постоянно потеющие волосы над шеей, от которых Художнице этим летом было невыносимо жарко. Откуда-то из-под печки выскользнуло счастье и свернулось пушистым клубочком в ногах.
Накидка соскользнула, и голову Художницы оросило облачко одеколона из пульверизатора.
«Ну вот, готово. Совсем другое дело!»
В ручном овальном зеркальце Художница увидела обновлённую себя. Это была классическая стрижка бокс, непривычно короткая, но приносящая невероятное облегчение. Шее и затылку сразу стало прохладно и свободно.
Тёплая ладонь Надин скользнула по голове Художницы, в один миг заставив всё ниже пояса напрячься и «встать». Нарочно ли она так сделала или просто хотела по-человечески приласкать – как бы то ни было, покоя она Художницу лишила моментально. Острая, как перец, лукавинка блеснула в её косом взгляде, и тут же, как ни в чём не бывало, Надин принялась хлопотать в кухне. Подмела остриженные волосы, перемыла посуду, а потом принесла откуда-то ведёрко из-под майонеза, полное отборных ягод садовой земляники, и баночку густой, как масло, деревенской сметаны. Смешав её с сахаром, она бросила туда несколько ягодок, подцепила ложкой и с видимым наслаждением отправила в рот. Художница сглотнула слюну. Следующие несколько ягод Надин протянула ей, всё ещё сидевшей посреди кухни на табуретке, как аист в гнезде на крыше. Это было не только вкусно, но и чувственно – нечто вроде опосредованного поцелуя. Облизывая ложку, Надин протягивала её ко рту Художницы с новой порцией землянично-сметанного упоения.
«Я помогала твоей прабабушке по дому, – сказала она. – Она просила меня кое-что передать тебе, когда ты будешь нуждаться в помощи… Вижу, время настало. Сейчас принесу».