Отказать ей сейчас было всё равно что не подать раненому стакан воды – так ей самой казалось. И Надин, видимо, прониклась: сначала Художница увидела приближение её сливочно-белой груди в обрамлении льняной ткани халата, потом в рот упала ягодка малины, а потом её губы накрыла тёплая сказка – запредельное, уносящее в небо чудо.
Кроны деревьев тихо колыхались под голубым шатром покоя, мягко сияя в закатных густо-оранжевых лучах. Встряхивая высохшими волосами, Надин ушла в дом, оставив Художницу в одиночестве предаваться лёгкой вечерней хандре, но скоро вернулась.
«Пойдём баиньки… Я постелила всё свежее».
Хоть «баиньки» Художнице ещё не хотелось, но этот тёплый, домашний призыв поднял её с земли, как пружина. Внутри всё стиснулось в напряжённый комок ожидания: всё это время она не переставала недоумевать, было ли что-то между ней и Надин в бане… Когда Художница вошла в комнату, служившую ей спальней и рабочим кабинетом, пушистое счастье вскочило ей прямо в грудь и принялось играть сердцем, как клубочком. Никелированная кровать превратилась в роскошное белоснежное ложе на двоих: Надин выудила откуда-то из недр шкафа старинное бельё с кружевами и положила вторую подушку, а сама восседала в постели в целомудренной ночнушке, расчёсывая волосы. Боясь, что это дивное видение рассеется, Художница застыла столбом, не дыша.
«Так и будешь стоять?» – подкатил к ней на свадебной тройке с бубенцами смеющийся мыслеголос Надин.
Неуверенно забравшись в прохладную, чистую и пахнущую сухими духами постель, Художница всё ещё не смела притронуться к Надин. Вдыхая запах свежести от наволочки, она усмехнулась:
«Чувствую себя давно и глубоко женатым человеком».
Глаза Надин озорно вспыхнули, она отложила расчёску и стащила с себя чопорную рубашку, оставшись в костюме Евы. Вся неприступность мгновенно слетела с неё.
«А так?» – двинув бровью, спросила она.
«А теперь у меня ощущение, будто я гуляю налево», – рассмеялась Художница.
Счастье урчало под сердцем, подсказывая запустить пальцы в золотистый плащ волос Надин и откинуть его с её груди, что Художница осторожно и сделала. Значит, там, в бане, было?.. Теперь Надин лежала, открытая для изучения, и Художница потихоньку начала своё исследование. Волосы эльфийской королевы Галадриэль, гладкая шея Царевны-Лебеди, а губы Цирцеи… Что, если поймать поцелуем биение голубой жилки на шее – не выдаст ли она свою истинную суть? Нет, не выдала, только запрокинула голову и затрепетала пушистыми ресницами. Кожа цвета морской пены, озарённой утренним солнцем, а в глазах – васильковое тепло, бескрайнее лето, вечерний покой солнца. Медленно, маленькими шажками, забредать в эту пену дальше и дальше…