Скрипит портупея на его кожаной тужурке. Ни одной морщинки на чисто выбритом лице, оно будто окаменело. Значит, вот-вот командир бригады примет единственно правильное решение. Я весь напрягся, ожидая своей судьбы.
— Да, мы связались бы с Москвой, и ты поехал бы в Берлин, — прерывает напряженное молчание Игнат Максимович, и прямая поперечная морщинка глубоко врезалась в его открытый выпуклый лоб. — Не успеем получить инструктаж, не успеем…
— Надо уважить его просьбу, — отозвался Яков Николаевич Никифоров. — Не можем же парня прямо черту в зубы бросать.
— Так и быть: оставим его здесь. — Степан Митрофанович остановился против меня, сильно сжал плечи своими большими руками: — Ну радуйся! — И широко улыбнулся.
В мое распоряжение выделили отделение бойцов. Это для того, чтобы вернуться в Серебрянку и сделать так, будто меня силой схватили партизаны.
Через полтора часа мы уже были на месте, разбили в нашем доме с улицы в двух окнах три стекла, в передней разбросали вещи, и я простился с семьей.
Затем мы выполнили вторую часть плана, одобренную командованием: забрали всех, кто добровольно или по принуждению служил у немцев полицейского Ивана Селедцова, дорожных мастеров Николая Сафронова, Петра Вежнавца, сына старосты Артура Ковалева. В хате Ксении Гороховой взяли бидоны с молоком, собранным у населения для немцев, а в сарае возле школы четыре свиньи, отнятых оккупантами у местных жителей. В школе выбили окна.
Когда мы забирали Ивана Селедцова, жена, плача, спросила:
— Что будет с Иваном? С нами?
— Иван будет воевать против немцев, — ответил я. — А вы помогайте нам бить фашистов.
Я понимал, что сводить личные счеты с Селедцовым не стоит. Сам факт, что полицейских, которых вооружали немцы, мы поворачивали на борьбу против них, был сам по себе важен.
Зашел к бургомистру Бычинскому. Предупредил его, чтобы подтвердил немцам версию о том, что всех нас уничтожили партизаны.
Потом забежал к Нине Левенковой. Она теперь вместо меня остается секретарем комсомольского подполья. В полночь я написал мелом на стенах домов: «Смерть немецким пособникам!», а утром наши ребята распустили слух, что всех, взятых ночью, партизаны повесили где-то в лесу.
По возвращении в бригаду меня вызвал Белых и спросил, куда бы я хотел пойти. Ну, конечно же, попросился в отряд Михаила Журавлева, рядовым бойцом.
— Давай-ка лучше пока помощником начальника штаба, к Антонову, предложил Дикан.
— Рано, у меня опыта нет. С вашего разрешения пока похожу с винтовкой.
Но на третий день командир отделения Иван Востриков вручил мне ручной пулемет. Я держал его в руках, и вспомнилась мне первая военная осень, старый клен, тихо ронявший листья, Михаил Прохоров, бережно смазывавший только что найденный пулемет… Теперь, спустя полтора года, я держу в руках это грозное оружие — держу, уже стоя в плотном строю народных мстителей.