До экзамена оставалось ещё три дня, и жена по вечерам запиралась в кузнице, работала над загадочной «третьей безупречной вещью». Ей помогал только сын. Попытки осторожно расспросить малого были безуспешны: хитрый мальчишка загадочно улыбался и говорил, что, мол, мама просила хранить тайну. Юншаня это начинало беспокоить. Не из-за таинственности, а из-за того, что супруга возвращалась из кузницы, словно выкрученная и хорошенько отжатая тряпка. Она не уставала так, когда творила булат и клинки. Происходило что-то непонятное. Добро бы просто выматывалась. Тонкая работа – а мастер Ли готов был поклясться, что работа именно тонкая – требовала иной раз куда больше сил, чем махание тяжёлой кувалдой. Нет. Она на некоторое время словно выпадала из потока жизни. Возвращали её, как правило, домашние заботы, а к ночи она и вовсе становилась прежней. Но следующим вечером всё повторялось.
Юншань два дня приходил под дверь кузницы и слушал, как гудело пламя в горне, как стучал её молоток, как шипел в кадке с водой раскалённый металл, как мать тихонько переговаривалась с сыном на родном языке. Но на третий день, последний перед испытанием, жена пошла в кузницу одна. Притом вид у неё был нездоровый. Не заболела ли? А может, понесла дитя, но не хочет сознаваться, чтобы не отстранили от экзамена? Тайны тайнами, а он обязан знать, что происходит с любимой женщиной.
Дверь изнутри запиралась на деревянную задвижку. При большом желании и некотором умении открыть её было несложно, благо задвижка хлипенькая, не чета внешнему замку. Юншань справился без лишнего звука. Он и вошёл бы бесшумно, да подвела хромота.
Жена стояла у верстака, на котором обычно правили ножи, и что-то сосредоточенно начищала тряпочкой с мокрым песком. Услышав его шаги, вздрогнула, обернулась.
По её лицу катились крупные слёзы, проложившие мокрую дорожку в пыли и копоти.
– Я знала, что ты не утерпишь, – она улыбнулась сквозь слёзы.
– Что с тобой? – мастер не на шутку испугался.
– Ничего страшного, любимый. Это… Вот… – жена показала ему почти готовую… «безупречную вещь», и мастер понял, что Янь понимала под безупречностью. – Отец говорил, если не вложишь частичку души, ничего не получится.
– Не боишься, что вот так всю душу без остатка вложишь? – страх всё ещё не отпустил его.
– Нет. Отец знал меру и меня учил. Но я ещё никогда не создавала такого. Это в первый раз. И… я немного перестаралась, ты прав. Здесь много вложено, Юншань. Боль от утраты родителей и дома. Любовь к детям. Моя любовь к тебе и страх тебя потерять. Это я сделала для нашего дома. Только для него. Не знаю, получилось ли.