Сквозь липкий налет грязи на зеленом боку канистры проступило белое пятнышко. Что это, случайная капля краски? Но почему она на том же месте, где и буква «П» на «криминальной» канистре?
Елена сменила испачканную салфетку на чистую и прижала ее к пятну. Продолжать? Или забросить ржавую громыхалку внутрь, закрыть гараж, выкинуть ключ и никогда сюда не возвращаться?
В груди Петелиной разрастались необъяснимая паника и тоска. Такое с ней уже бывало. И выход только один: вспомнить, кто ты и ради чего ходишь на службу.
Она следователь. И больше всего в этой профессии ее привлекает не пресловутое служение обществу ради справедливости, а жажда борьбы, противостояние неизвестному, желание узнать тайну, которую пытается скрыть преступник. И наплевать, если эта тайна окажется мерзкой!
Слышится скрежет. Женские пальцы упорно трут грязь на прогибающемся боку старой канистры. Вот точка превращается в горизонтальную линию. Пока это всего лишь черточка и можно прекратить усилия. Но рука продолжает работу. От горизонтальной полоски отходят вниз две вертикальные. Поверхность расчищена.
Лена видит отчетливую букву «П» величиной со спичечный коробок!
Петелина включает смартфон, фотографирует. Находит снимок канистры, брошенной у сгоревшей сауны. И сравнивает. Сомнений нет, буквы совпадают. Ее отец, которого в гаражах звали Петровичем, метил свои канистры в одном и том же месте.
Она достигла цели. И что теперь делать с этой тайной?
Смартфон ожил в холодной руке, заиграла музыка. На Елену навалилась такая тяжесть, что она не сразу смогла пошевелить пальцем, чтобы ответить на звонок Марата.
— Да, — выдохнула Петелина.
— Лена, ты где? Мы с Чингизом тебя ждем не дождемся!
— Я не приеду.
— Ты же обещала, Лена!
— Я не могу.
— Ну, давай не у меня. Пойдем куда-нибудь. Есть неплохая пиццерия…
— Я не хочу, Марат!
— Не хочешь… Не хочешь идти туда со мной.
— Поговорим завтра. — Ее взгляд упал на канистру, и Елена отключила связь.
Чингиз вздрогнул. Его дрему как языком слизало. Хозяин задел стол, один бокал упал и разбился. В оставшийся он плеснул пахучей жидкости из бутылки и жадно выпил. Потом ходил туда-сюда, как очумелый, ругался уже без пиликалки, но скоро снова схватился за коробочку с кнопками.
И присмирел. Улыбался, говорил ласково, извинялся. Чего он там мурлыкал, не поймешь. Несколько раз повторил: «Галка, Галчонок» — это Чингиз расслышал.
Не к добру это сладкое щебетание. Лучше вздремнуть, пока не поздно. А то опять придется среди тонких лоскутков прыгать, а перед этим от музыки и женских духов на кухне скрываться.