Келли едва не задохнулась. Клясться жизнью Анны Лу! Да, должно быть, он говорит правду.
— Так что же тогда это было? — настойчиво спросила Келли. Ей надо было это выяснить прежде, чем она позволит разгореться в своем сердце крошечному пламени надежды.
— Она знала, что ты уехала к врачу, знала, что я собирался увезти тебя отдохнуть, и бросилась ко мне со словами о том, как сильно она любит меня, и с вопросом, когда мы сможем пожениться. Я пришел в ужас — у меня никогда не было такого намерения. Только тогда я наконец понял, что она очень больна. Я попытался успокоить ее, но она заявила, что нам придется подождать, пока ты родишь мальчика. И я обнял ее, успокаивая после того, как сказал, что она говорит чепуху и что я не собираюсь больше иметь детей.
Келли открыла было рот, но Джанфранко сурово, продолжал:
— Оливия снова попала в психиатрическую лечебницу через две недели после твоего отъезда. Теперь она поправилась. Человек, за которого Оливия вышла замуж, — вдовец с тремя детьми. Она получила то, что хотела. В отличие от меня. Из-за своей собственной слепоты и гордости я потерял тебя и нашего ребенка. И это возвращает меня к настоящему моменту. — Он наклонил свою темноволосую голову и поцеловал ее, потом слегка отстранился. Красные пятна горели на его скулах. — Я слишком сильно люблю тебя, Келли, — произнес он страдальческим голосом. — Я не могу позволить тебе рисковать, рожая еще одного ребенка. Я не смогу жить без тебя.
Она пристально посмотрела на него и увидела в его темных глазах любовь и страдание. Она больше не сомневалась в его искренности: Джанфранко действительно любит ее.
Мир вдруг стал прекрасным для Келли, и ее переполнили надежда и счастье. С сияющими сини-ми глазами она сказала:
— Я тоже люблю тебя, но ты ненормальный, Джанфранко.
— Ненормальный! — воскликнул он и, посадив ее к себе на колени, добавил: — Ненормальный от любви. Но, как твой муж, я должен защищать тебя от тебя самой, — серьезно сказал он. — Больше никаких детей.
Келли свернулась калачиком на его коленях и обняла его одной рукой за плечи. Она знала, что должна убедить его в беспочвенности его страхов.
— Ты не можешь остановить меня. — Она прижала палец к его губам, не давая ему возразить. — Но ты ошибаешься. Нет никакого риска. Я рискую не больше, чем рискует каждая беременная женщина в мире. — Она взяла его за руку. — Я — не моя мать. Она умерла от осложнений, потому что, хотя ей было сорок два года и она подвергала себя риску, она настояла на том, чтобы рожать дома. Ребенок родился с пуповиной, обвивавшей его шейку, мертвый. Акушерка сделала все, что смогла, но, когда у моей матери открылось кровотечение, потребовалось два часа, чтобы доставить ее в больницу.