Дни летели по своему обыкновению, развиваясь по привычному сценарию и заворачиваясь в замкнутый круг, чтобы начаться снова. Я старалась жить как обычно, забывая о тех проблемах, которые создавала себе сама. Только вот они, несмотря на веселую суету вокруг, никак не хотели позволить мне не помнить о них.
— Если пришел конец света, скажите, что я сплю, — сонно бурчу я с утра, заводя привычную волынку.
— Пришел только я. Профессор, ты опять проспала.
— Отвянь, Богдан! Я еще успеваю одеться, добежать до столовой и поесть там. Лучше студентов предупреди, что я задержусь по уважительной причине.
— Все никак понять не могу, чем это ты ночами занимаешься? — ворчит Богдан, неотступно следуя за мной.
— Бюрократией!
— Какой у нас ректор…
— Доброе утро!
— Доброе утро, барон! А мы как раз о вас говорили!
— И о чем же именно?
— О том, что вы у нас такой замечательный ректор! Только на вас вся академия и держится.
Он довольно улыбается, и эта улыбка режет мне глаза моим враньем. Он знает, что я преувеличиваю. Но даже не догадывается, что после того дневника мне хочется выцарапать ему глаза не меньше, чем Деяниру. Только мы с ним на одной стороне, и Мирослав кажется мне намного страшнее. Я никогда не была поклонницей самоубийства через обезглавливание.
* * *
— Ты же целый? — удивленно спрашивала я у эвакуированного с боевого задания в Рейхарде Олега.
— Целый, — подтвердил он.
— Анжела! — возмутилась я, — он целый!
— Снежана, я же сказала: «Он был ранен».
— Когда? Когда я пару вела?
— Нет, раньше.
— В детстве? Голову разбил? Твою?
— Раньше, тьфу! Позже!
— На меня напали, — вмешался в нашу очень содержательную и весьма познавательную беседу Олег, — какой-то урод ногу разодрал, чуть не сломал. И так чуть-чуть поцарапал.
— Какую ногу?
— Левую!
Я бесцеремонно дернула за левую гачу, чтобы закатать их и посмотреть на рану собственными глазами. Штанина не закаталась, а взлетела вверх свободным полотнищем. Так, брюки порваны, раны нет.
— У меня визуальные галлюцинации или просто глюки?
— Если ты видишь торчащую кость, всю в крови, то галлюцинации, а если ее еще и едят крысы, то это глюки, — ехидно прокомментировала Анжела.
— Странно, но я ничего не вижу.
— То есть как ничего? А моя нога? — испугался оборотень.
— Ногу вижу. Только, как ни странно, целую.
— А если мы ее сейчас сломаем, тебе будет не странно?
— Не странно. Я бы тогда хоть что-то поняла.
— А что тут не понимать? У Олега была повреждена нога. Ядвига ее вылечила.
— Так, то ли вы сильно пьяные, то ли я сильно трезвая. А какого черта меня надо было с пары выдергивать?