– Почему к неизвестному? – не удержалась царевна. – За столько лет могли бы и познакомиться.
– Он был не просто святой отшельник, – многозначительно взглянул на нее Гуго. – Он был молчальником.
– Мой отец тоже был не шибко разговорчивым, – парировал отряг. – Но каждый в королевстве знал, как его зовут и чего ему надо.
– Молчальник – это человек, давший обет молчания, – услужливо пояснил лукоморец другу.
– А может, он был просто немой? – предположил волшебник.
– Нет, – решительно ответил проводник.
– Почему ты так уверен?
– Потому что среди всех сотен и тысяч людей, приходивших к нему со всего Забугорья, он всё-таки выбрал одного человека, с которым говорил. Это был мой прадед.
– Тоже пастух?
Шепелявый замялся.
– Н-нет… Он был… не местный. Его мать родилась здесь, но семья ее переехала, когда ей было лет десять… и потом, когда мой прадед… отошел от дел… и стал думать, где бы ему поселиться… он выбрал эти места.
– Тоже какой-нибудь сборщик налогов в отставке? – скорее из вежливости, чем из желания узнать родословную их проводника, поинтересовалась Серафима.
– Н-нет… – неожиданно паренек снова стушевался. – Он был… придворный. Эльгардского эрцгерцога. Его… не эрцгерцога, конечно, а прадеда… звали Антонио Гааб… по прозвищу Шепелявый.
– Значит, это не твое прозвище, а прадеда, – произнес Иванушка с облегчением человека, получившего ответ на давно мучавший вопрос. – Превратившееся в фамилию.
– Да, – кисло кивнул Гуго.
– И ты говоришь, что этот ваш молчальник выбрал твоего прадеда на роль единственного на Белом Свете собеседника?
– Да, – снова кивнул багинотец, но теперь уже с важной гордостью. – И в первый же день святой человек сказал ему, что его имя – Бруно. А Багинотским его прозвали позже. Вот и вышло – Бруно Багинотский.
– Так ваш отшельник прославился своим целительством? – задал вопрос и конунг, не забывая при этом поглядывать и принюхиваться по сторонам.
– Да. Но не только, – торжественно сообщил Гуго. – Через моего прадеда он стал передавать сельчанам, что им надо делать, чтобы всегда жить в богатстве и преуспеянии.
– И что им надо было делать? – заинтересовался Адалет и полез в карман за блокнотом в предвкушении в кои-то веки сработавшего рецепта вечного довольства и достатка, несомненно связанного с древней и ужасной магией.
– Он настоял, чтобы Бараньи Надавыши – так по-дурацки называлась раньше деревня, – брезгливо поморщился юноша, – отделились от Лотрании, куда уходили все налоги и сборы, и стала самостоятельным государством. И чтобы доходы получала она не от шерсти и мяса овец, которые всё равно плохо разводились в наших краях, а от развлечения путников и помощи им.